Мифы Ктулху
Шрифт:
Вот оно!
Нет, я не верил, что Джулиан в самом деле пишет книгу. Это просто-напросто отговорка, чтобы сбить меня со следа. Но с какого следа? Чем он, собственно, занимается? О! Ответ самоочевиден: он на грани очередного нервного срыва, и чем скорее я свяжусь с доктором Стюартом, тем лучше. Все эти беспорядочные мысли долго не давали мне уснуть; если брат и шумел опять той ночью, я его не слышал. Я так измучился душой, что, едва сомкнув глаза, уснул мертвым сном.
Не странно ли это — свет дня обладает силой рассеивать худшие ужасы ночи! Поутру страхи мои заметно улеглись, и я решил выждать еще несколько дней, прежде чем обратиться к доктору Стюарту. Джулиан провел все утро и весь день, запершись в подвале, и наконец — вновь встревожившись с приближением
Однако ж вопреки всем убедительным заверениям моего брата та ночь выдалась хуже всех прочих, вместе взятых, ибо Джулиан стонал и бормотал во сне, не давая мне и глаз сомкнуть. Так что, поздно поднявшись утром тринадцатого числа, измученный, невыспавшийся и одолеваемый мыслями, я понял, что скоро придется принимать решительные меры.
В то утро я видел Джулиана лишь краем глаза, на пути из его комнаты в подвал, и лицо его покрывала трупная бледность. Я предположил, что его сны действуют на него так же плохо, как и на меня, однако ж он не казался ни усталым, ни подавленным — напротив, словно бы пребывал во власти лихорадочного возбуждения.
Я встревожился еще больше и даже нацарапал два письма доктору Стюарту, но в итоге смял их и выбросил. Если Джулиан искренен в том, что касается его занятий, то стоит ли подрывать его ко мне доверие — то немногое, что от него осталось! А если неискренен? Меня снедало болезненное нетерпение узнать наконец, чем завершатся его странные занятия. Тем не менее дважды в течение дня, в полдень и позже, уже вечером, когда страхи, как обычно, подчинили меня себе, я громко барабанил в дверь подвала и требовал объяснить, что там происходит. Эти мои попытки пообщаться брат полностью проигнорировал, но я был твердо намерен переговорить с ним. Когда он наконец вышел из подвала — а час уже был поздний, — я дожидался его у двери. Он повернул ключ в замке, встав так, чтобы помешать мне заглянуть внутрь, и вопросительно воззрился на меня из-за этих своих кошмарных очков, прежде чем изобразить пародию на улыбку.
— Филлип, ты терпеливо сносил все мои прихоти, — промолвил он, беря меня под локоть и уводя вверх по ступеням, — и я знаю, что на сторонний взгляд я вел себя в высшей степени необъяснимо и странно. На самом деле все очень просто, но прямо сейчас я не могу объяснить, чем я занят. Просто доверься мне — и жди. Если ты опасаешься, что я — в преддверии нового приступа, хм, болезни, выбрось это из головы. Со мной все в полном порядке. Мне просто нужно еще немного времени, чтобы все закончить, — и тогда, послезавтра, я сам свожу тебя в подвал и покажу, что у меня там, — добавил он через плечо. — Все, о чем я прошу, — потерпи еще один-единственный день. Знай, Филлип, тебя ждет неописуемое потрясение, и после ты все поймешь. Не проси меня что-либо объяснять сейчас — ты просто не поверишь ни единому слову! Но лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать, как говорится; и когда я отведу тебя вниз, ты все увидишь своими глазами.
Доводы Джулиана звучали вполне разумно и здраво — пусть и несколько возбужденно: он разволновался, точно ребенок, которому не терпится похвастаться новой игрушкой. Мне очень хотелось ему верить — так что я позволил с легкостью себя уговорить, и мы вместе сели за поздний ужин.
Утро четырнадцатого числа Джулиан провел, перетаскивая все свои записи — их оказались кипы и кипы, я даже представить себе не мог, сколько их! — и всякую всячину в небольших картонках из комнаты в подвал. Наспех пообедав, он отправился в библиотеку «кое-что проверить напоследок» и вернуть
— Ночь сегодня выдалась на диво ясная, я тут подумал, погляжу-ка на небо… звезды меня всегда завораживали, а ты разве не знаешь? Но из окна в моей комнате их почитай что и не видно. Буду тебе, Филлип, страшно признателен, если ты разрешишь мне немного посидеть здесь, у окна…
— Не вопрос, старик, конечно, заходи, — ответил я, приятно удивленный.
Джулиан пересек комнату и приник к окну, опершись на подоконник. Я поднялся с кресла и встал рядом с ним. Сквозь свои странные темные линзы Джулиан напряженно всматривался в ночь. Видно было, что он пристально изучает созвездия, и, переводя взгляд с его лица на небо и обратно, я рассуждал вслух:
— Вот смотришь туда, ввысь, и почти веришь, что у звезд есть и иное предназначение, кроме как украшать собою ночь.
Брата словно подменили.
— Что ты хочешь этим сказать? — рявкнул он, подозрительно на меня воззрившись.
Я даже оторопел. Никакого дополнительного смысла в свое безобидное замечание я не вкладывал.
— Я имел в виду, может, эти допотопные астрологи в чем-то да правы, — ответил я.
— Астрология — это древняя и точная наука, Филлип, и не следует отзываться о ней с пренебрежением.
Джулиан говорил медленно, словно изо всех сил сдерживаясь. Что-то подсказывало мне: молчи! — и я ни словом не ответил. Пять минут спустя он ушел. За раздумьями о странном поведении брата я засиделся допоздна, и, глядя ввысь, на мерцающие за окном звезды, я поневоле вспомнил отдельные слова и фразы из тех безумных речей, что Джулиан бормотал в темноте моей спальни давным-давно, при первом приступе своего недуга. Тогда он сказал: «Со временем, когда звезды встанут как должно, удастся совершить Великое Возрождение…»
В ту ночь уснуть мне так и не удалось: из комнаты Джулиана громко и отчетливо доносились шум, бормотание, всяческая невнятица и тарабарщина. Во сне он толковал о таких жутких необъяснимых сущностях, как Великая Зеленая Пустошь, Алый Пожиратель, Скованный Шоггот, Тварь-на-Пороге, Йибб-Тстлл, Цатоггуа, Космические Вопли, Губы Бугг-Шаша и Обитатели Ледяной Бездны. Ближе к утру я, совершенно обессилев, наконец задремал — и мое растревоженное подсознание атаковали недобрые сны. Пробудился я незадолго до полудня пятнадцатого числа.
Джулиан уже скрылся в подвале, и, едва умывшись и одевшись, я вспомнил его обещание «показать мне», что у него там, и поспешил было вниз по лестнице. Но еще на верхней ступени я вдруг заслышал металлический лязг откидной крышки почтового ящика на входной двери.
Вот и дневник!
Ни с того ни с сего испугавшись, что Джулиан, чего доброго, тоже услышал этот звук, я опрометью кинулся по коридору к двери, подхватил с коврика у порога проштемпелеванный, надписанный сверточек в оберточной бумаге и укрылся с добычей у себя в комнате. Повернул ключ в замке и вскрыл посылку. Незадолго до того я постучался к Джулиану и убедился, что его комната не заперта. Так что я рассчитывал войти и закинуть дневник за изголовье кровати, пока брат в подвале. Так он, возможно, поверит, что сам ненароком уронил книжицу на пол. Но едва я отложил дневник, собрал разлетевшиеся по всему полу листки, скрепил их скобкой и начал читать — я напрочь позабыл о задуманной маленькой хитрости, осознавая все отчетливее, что брат мой, со всей очевидностью, и впрямь близок к помешательству. Уолмзли сдержал свое обещание. Я нетерпеливо отшвырнул его короткое, нашпигованное вопросами письмо в сторону и торопливо, холодея от ужаса, прочел его перевод таинственных Джулиановых записей. Вот они, пожалуйста, все нужные мне доказательства, разбиты на аккуратные абзацы, кое-где снабженные комментариями, да только до конца можно было и не читать. В глаза мне словно сами по себе бросились отдельные слова и фразы, строки и предложения, приковывая мой лихорадочно ищущий взгляд: