Мифы о загробном мире
Шрифт:
Известный английский антрополог Джеймс Фрэзер обратил внимание на сходство этих обрядов (известных фольклору всех цивилизованных европейских народов) с ритуалами умирающих и воскресающих божеств Востока. Убийство божества плодородия должно было предшествовать его возрождению — усилению плодоносящей мощи. Но в русских обрядах мотив воскресения умерщвленного персонажа не был главным, как заметил В. Я. Пропп. «Праздник состоит не в воскресении, а в умерщвлении», — писал он.
Календарное действо вокруг Костромы отличается характерным для народной культуры парадоксом: оплакивание сопровождается обрядовым смехом. Это возрождающий смех, напоминающий о смехе Деметры и царевны Несмеяны (превратившейся из сказочной затворницы в невесту). Впрочем, Кострому и Ярилу роднит с ближневосточными воскресающими божествами еще одно свойство: архаичным образом Костромы была мужская ипостась, именуемая Коструб или Кострубонько; чучело Ярилы имело выраженные мужские признаки. Женщины оплакивали этих персонажей как своих партнеров — подобно ближневосточным богиням любви; во время
Особое значение при этом имели символы и обряды, связанные с земледелием и растительностью. Зеленые ветви были непременным атрибутом славянской и общеевропейской календарной обрядности; их использовали на Троицу, когда умершие, в том числе русалки, выходили с того света. Березовыми ветвями украшали красный угол в избе: считалось, что в них вселяются души умерших родственников. Это представление соотносится с широко распространенными поверьями о душах, которые попадают на тот свет по ветвям Мирового дерева и ждут своего возрождения в потомках. Троицкая березка, равно как и соломенное чучело, не были символами или воплощениями воскресающего божества, они воплощали саму природу, ее неуничтожимость, календарную цикличность: смерть сменялась возрождением и была условием этого возрождения. Эти фетиши, которые европейские крестьяне продолжали использовать до недавнего времени, были архаичнее, чем древневосточные божества.
Сходство календарного чучела с Осирисом и другими воскресающими божествами заключалось в том, что его необходимо было умертвить, растерзать, уничтожить. Специальный фольклорный жанр — «житие» растений — существовал в европейском и славянском народном творчестве. «Жития» льна, конопли и других растений уподоблялись мученическим житиям святых. Самое известное из таких «житий» — знаменитая баллада Роберта Бернса «Джон Ячменное зерно». Жатва, молотьба и помол ячменного зерна, осенняя смерть Джона, завершается изготовлением хмельного напитка:
Так пусть же до конца времен Не высыхает дно, В бочонке, где клокочет Джон Ячменное зерно! [23]Пиво, напиток, который развеселил Деметру и которым Инанна собиралась поминать мертвых в преисподней, — воплощение воскресения после смерти.
Славянские обрядовые чучела напоминают воскресающих божеств, хотя их происхождение более архаично, а воскресение не вполне персонифицировано — оно относится к природе в целом, но не к воплощающему ее персонажу. Позитивистские и атеистические концепции религии включали в круг этих персонажей христианского мессию, который претерпел муки и был предан смерти, погребен и воскрес на третий день. В рассказах о жизни Иисуса многое было связано с традиционным ближневосточным фольклором и поэтому было узнаваемо для привычного к мифологическим рассказам народа. Но жертва Иисуса не была связана с природными ритмами: эта добровольная смерть призвана была спасти погрязшее в грехе человечество, а не гарантировать циклическую жизнь космоса, будь то весеннее возрождение растительности или ежедневное появление солнца над горизонтом. Образ Иисуса, пришедшего исполнить закон Божий, далек от фольклорной стихии — новозаветный Иисус никогда не смеялся.
Для язычников, поклонявшихся богам, наделенным сверхъестественной физической силой, рабская смерть на кресте казалась немыслимой для подлинного Божества. Стороннки докетизма — учения о призрачности телесной природы Иисуса, как и мусульманские теологи, почитавшие Ису (Иисуса) пророком, считали, что крестную смерть претерпел лишь телесный двойник Мессии — дух не мог быть пригвожден к кресту.
В последующей фольклорной традиции жертва и воскресение Христа были включены в крестьянскую картину мира и вписаны в обрядовый цикл: христианское Рождество совпадает с зимним солнцеворотом (как Купала — рождество Иоанна Предтечи — относится к солнцевороту летнему). Мертвые воскреснут, согласно христианской традиции, в конце времен перед Страшным судом, который окончательно определит будущее праведников и грешников.
23
Перевод С. Я. Маршака. (Примеч. ред.)
Изгнание смерти
Джеймс Фрэзер в своей знаменитой «Золотой ветви» исследовал обряды изгнания злых духов и смерти у народов мира: болезнь и смерть заключались в фетиш, куклу, пучок растений и т. п., которые и хоронили с соблюдением определенных обрядов, чтобы несчастье не вернулось в мир живых. У западных славян обрядовое чучело носило имя смерти — Морена. Иногда смерть и злые силы воплощало животное, как иудейский «козел отпущения», или человек — раб, ряженный царем, как во время новогоднего праздника в Вавилоне или римских сатурналий. Раба или предназначенного для этого преступника приносили в жертву как искупителя чужих грехов. Теория Фрэзера обнаруживала универсальные истоки христианской идеи искупительной жертвы за человечество. Собственно, уже христианские власти обращенной Римской империи отметили это сходство и стали запрещать сатурналии как кощунственный обряд, пародирующий крестную смерть Христа.
Казалось бы, перед нами знакомые сюжеты традиционной мифологии. Но в Иудее I века н. э. эти сюжеты разворачиваются не в мифологическом и ритуальном, а в историческом
В традиционном фольклоре избавление от злых духов и смерти, о котором не переставали мечтать люди, мыслилось по-иному. Смерть и злых духов пытались обмануть, заманив в ловушку: закрыть в горшке, заковать, — что, по греческому мифу, удалось Сисифу.
У африкансквого народа йоруба известен сюжет об изгнании Смерти из священного города Ифе. Некогда Смерть и ее спутники повадились посещать Ифе: каждый четвертый день они спускались с неба на городской рынок и убивали столько людей, сколько могли. Ни верховный вождь, ни боги (ориша) не знали, как изгнать их из города. Спасти город вы-звался некий смельчак Аманьегун. Он сшил костюм из пестрых тканей, покрывающий все тело, совершил жертвоприношение богам и укрылся с друзьями за деревом караулить Смерть. Когда она показалась, он вышел и закричал голосом егунгуна — духа умершего. В ужасе Смерть и ее спутники, побросав свои жезлы, обратились в бегство, а Аманьегун с друзьями преследовали их и били этими жезлами по головам, пока духи не исчезли.
Зороастризм: между добром и злом
В Иране — стране, располагавшейся между миром ближневосточных цивилизаций и варварским миром севера Евразии, была создана дуалистическая мифология, в которой борьба доброго и злого начал обострена до предела. Она донесена до нас древним священным писанием «Авестой». В «Авесте» единственным создателем земли, неба и человека выступает Ахурамазда, творящий мир посредством или усилием мысли. Он сотворил все бытие, облек плотью духовные формы, которые предшествовали материальным, предначертал все благие мысли, слова и деяния.
В ожидании последней битвы
Миф о творении излагается на пехлевийском (среднеиранском) языке в «Бундахишне» и «Затспраме».
В начале во вселенной существовало только бесконечное время — зерван акарана. В нем пребывали всеведающий благой бог Ормазд (поздняя форма имени Ахурамазды, буквально «Господь мудрый») и злой дух Ахриман (Ангро-Майнью); их разделяла пустота. Пребывавший наверху Ахурамазда, озаренный горним светом мудрости и добра, знал, что через три тысячи лет дух зла узрит этот свет, узнает о существовании благого бога и начнется битва Добра и Зла, в которую будет вовлечено и будущее творение. Чтобы уже в начале времен предрешить исход этой битвы, Ахурамазда создает духовные сущности — фраваши всех благих творений: богов, неба, воды, земли, огня, наконец, пророка, спасителя человечества Заратуштры, душу которого творец вкладывает в Мировое дерево жизни — хаому.
Через три тысячи лет Ангро-Майнью поднялся из глубин тьмы и устремился к свету Ахурамазды, стремясь уничтожить его. Для того чтобы его победа была непреложной, Ахурамазде надо было в бесконечном времени создать конечный временной промежуток — девять тысяч лет, в который и совершится вся мировая история, и он предложил Ангро-Майнью биться девять тысяч лет, на что тот согласился.
Ахурамазда знал, что первые три тысячи лет пройдут согласно его воле, и это будет эра творения. Пустота, разделяющая царства света и тьмы, превратится в воздух, духовные сущности пресуществятся в светила, небо, землю и весь земной мир. Следующие три тысячи лет будут эрой смешения добра и зла: два начала столкнутся в сотворенном мире, и их битва будет длиться, пока не родится пророк Заратуштра. С его приходом в мир начнется последний трехтысячелетний период, в котором зло наконец будет повержено и уничтожено в огненном море и потоке расплавленного металла, и мир очистится навсегда.
В начале эры творения Ахурамазда творит «бессмертных святых» — божества Амеша Спента. Их шестеро, седьмым выступает сам Ахурамазда. Тем временем Ангро-Майнью творил злых демонов — дэвов, которые должны были противостоять благим божествам — ахурам. То были Ака Мана — дух злой мысли, Друг — воплощение лжи, злого слова, первопричина всех грехов, Тарви и Заири — Голод и Жажда. Последним был создан Айшма — дух грабежа и злого дела, известный в библейской традиции как Асмодей. Триаде добра (благой мысли, слову и делу) суждено было столкнуться с триадой зла (злой мыслью, словом и делом), ахурам — с сонмом дэвов.
Спасти гибнущий телесный мир призван был Саошьянт — Спаситель. Возможно, эпитет «спаситель» принадлежал первоначально божеству справедливости и защитнику мира Митре; недаром в римском мире его культ был популярен накануне распространения христианства.
Смерть, оскверняющая творение
Самое страшное проявление торжества сил зла — смерть, особенно смерть праведных, благих существ.
Старение и смерть человека привнесены в мир действиями Ангро Майнью. Дэвы в момент смерти отнимают у умирающего только жизненную силу, душа же при этом отлетает. Мертвая материя, отделившаяся от тела живого человека (волосы, ногти, зубы и т. п.), приравнивается к принадлежащей мертвому.