Мифы, предания, сказки хантов и манси

Сборник

Рассказы о Куткыннеку и Эмэмкуте частично проникают в чукотский фольклор и через него в фольклор азиатских эскимосов, однако здесь они утрачивают характер устойчивых циклов.

Таким образом, в ительменско-корякском цикле сказок о мифическом вороне Кутхе — Куткыннеку, послужившем основой для образования других сказочных жанров, ярко отразилось двойственное представление древних палеоазиатов Камчатки о мифических предках человека.

Другими героями-творцами мифических преданий народностей Чукотки и Камчатки были «создающая» женщина (девушка), различные владыки моря и верхнего мира. В основе верований палеоазиатов данного региона лежат представления о мифических предках, которыми у разных народностей и даже у разных территориальных групп одной народности могли быть совершенно различные герои-творцы — звери, птицы и человекоподобные владыки моря и верхнего мира. Ворон не являлся единым и более ранним или более поздним творцом

вселенной у палеоазиатов. Параллельно с ним существовали и другие «творцы», наибольшее распространение из которых приобрела «создающая» женщина.

У азиатских эскимосов и чукчей такой создательницей выступает женщина из Мамрохпака, которая, не пожелав выйти замуж по велению отца, удаляется в тундру, обретает чудесную силу и создает приморских и кочевых жителей, а также оленей и морских зверей. Из мифов о сильной женщине, отказывающейся выйти замуж по повелению отца и по своему желанию выбирающей супруга, распространенных по всему северо-азиатскому и североамериканскому региону, позже разовьется целый цикл волшебных сказок, в которых отразятся не только пережиточные явления «миротворчества», но и мотивы социальной организации доклассового общества». Таковы, например, чукотские предания о «создающей» женщине Кытгы, эскимосские и чукотско-корякские предания о девушке или женщине, устраивающей свою жизнь по собственному усмотрению, о сиротах, ведущих борьбу со своими жестокими односельчанами или дядьями, о женщинах-воительницах и т. д. В этих преданиях найдут отражение и такие важные социальные мотивы, как семейные и брачные отношения, разложение первобытнообщинных традиций распределения продуктов коллективного труда, появление имущественного неравенства и обособление отдельной семьи.

Мифические предания о морской владычице Седне, засвидетельствованные в конце XIX в. Боасом у эскимосов пролива Дэвиса на востоке Баффиновой Земли, в различных вариантах повторяются (но с другими названиями героини) также и у других групп эскимосов33.

Эта героиня, регулирующая добычу морского зверя, часто является той же обиженной родителями девушкой, которая становится мифической создательницей или разрушительницей всего сущего. Интересный перечень таких «владычиц моря» в фольклоре канадских и аляскинских эскимосов приводят в своей книге 3. Нунгак и Е. Арима34. Лингвистический анализ названий этих мифических персонажей свидетельствует, что они не являются личными именами, а относятся к словам пространственно-указательной ориентации или же к существительным, характеризующим персонаж по каким-либо внешним или качественным признакам [ср.: агналук таканналук «женщина нижняя», агнакапсалук «большая плохая женщина», кавна «та внизу», негивик35 (ныгывик) «мясное блюдо», «место для мяса» и т. д.].

Но владыкой моря может быть н мужчина, как это имеет место в эскимосской сказке «Хозяин моря» (№ 6). Такими владыками морских глубин выступают и общины морских зверей — китов, моржей, лахтаков, нерп (№ 14, 125), а хозяином удачной охоты — рожденный женщиной кит, приводящий к берегу собратьев-китов (№ 19), белый медведь и другие помощники человека.

Хозяином верхнего мира, в который часто попадают ищущие своей счастливой доли люди, выступает обычно мужчина, редко — женщина. Хозяин неба, которого в эскимосских мифических преданиях называют силъам йугуа (также силам йон) — «человек вселенной», силъык — «творец», силам осына — «хозяин вселенной», алмысим йон — «человек обычаев» («хозяин обычаев»), по внешнему облику и образу жизни обыкновенный охотник, наделенный всеми человеческими чертами земного жителя. Его превосходство перед людьми в том, что он может наказать человека за нарушение морально-этических норм, задержав его в верхнем мире. Но владыка этого верхнего мира человечен в такой же степени, как и его подопечные: он часто имеет жену и детей, а когда к нему попадают искательницы счастливой доли с земли, то он женится также и на них, и в результате такого брака появляются дети; он имеет байдару, гарпун и прочее охотничье снаряжение; добывает диких оленей, морских зверей, имеет запасы еды; со своими гостями и членами семьи ведет будничный житейский разговор. В отличие от жителей земли хозяин неба обладает чудесными свойствами: он вонзает копье в стену землянки, стена раздвигается, подступает морская вода, и он выплывает из землянки на каяке в море, а стена вновь смыкается. Своих гостей хозяин неба опускает на землю при помощи ремня через отверстие в полу землянки, одаривая их предметами, которые на земле превращаются в оленей, пушнину, мясные припасы и т. д. (см. здесь № 16, 17, 24, 31).

В чукотских сказках о хозяине неба повторяются те же сюжеты, что и в эскимосских, но владыку верхнего мира здесь называют Тынагыргын — «Рассвет» или Тэнантомнын — «Создающий». Мифические рассказы о Тынагыргыне с сохранением имени этого небожителя заимствовали от чукчей, в свою очередь, азиатские эскимосы. Таким образом, происходил процесс двусторонней интерференции однотипных сюжетов, ранним истоком которых могли быть как древние эскимосские, так и чукотские мифы о творцах-небожителях.

В эскимосской сказке «Потерявшиеся братья» (№ 24) владычицей верхнего мира выступает женщина, чудесным образом спасающая братьев-охотников. Муж этой владычицы — половинный человек, у которого — по одной конечности, одному глазу, одному уху. А в другой сказке («Вторая жена», № 31) половинной является жена небесного жителя, который в качестве второй жены берет также поднявшуюся к нему человеческую женщину. Чудесное в сказках этого типа переплетается с реальной жизнью, с детальным отображением производственной деятельности людей и их обычаев.

Волшебно-мифические сказки палеоазиатов представляют собой художественную трансформацию мифических преданий. В них главными персонажами выступают уже не герои-творцы, а «созданные» ранее последними человеческие и другие участники сказочных событий и их чудесные помощники. Герои этих сказок ведут борьбу со своими антагонистами — вредоносными «духами», великанами, шаманами, насильниками, из которых неизменно выходят победителями.

В фольклоре палеоазиатов Чукотки и Камчатки весьма трудно провести грань между мифическими преданиями, объясняющими образование мира, земли, происхождение человека, животных, и волшебно-мифическими сказками, в которых морально-этическая основа тесным образом переплетается с элементами космогонии, когда сюжеты о героях-творцах контаминируются с сюжетами о похождениях героя волшебной сказки.

Мифические элементы в волшебной сказке палеоазиатов находят свое выражение в устойчиво сохраняющихся мотивах зависимости человека от явлений и предметов окружающей природы, которые одухотворяются и наделяются чертами человеческой жизни.

Звери, птицы, насекомые, рыбы наделяются антропоморфными признаками. Ветер, солние, луна, северное сияние, гром — одухотворяются. В волшебно-мифических сказках палеоазиатов с особой отчетливостью отражаются космогонические, анимистические и тотемические представления, являющиеся составными элементами мировоззрения людей первобытнообщинной формации. Эта художественная и мировоззренческая сила сказки оказывала огромное влияние на воспитание у членов каждой общины и народности в целом полезных и устойчивых морально-этических норм поведения и навыков активного воздействия на окружающую действительность. В сказку верили, и потому она была школой жизни, а не только ее художественным отражением.

Для сказок и преданий аборигенов Чукотки и Камчатки характерным представляется, таким образом, не только перевоплощение зверей, птиц и насекомых в человека, но и одухотворение предметов и явлений природы. Так, например, в ряде волшебно-мифических сказок эскимосов, чукчей и коряков изображается взаимодействие одухотворенных сил природы, когда ветер и солнце состязаются в создании лучших условий жизни для людей, а гром при содействии ветра и дождя разрушает гору, чтобы освободить похищенный этой горой листочек.

Мифические предания и волшебно-мифические сказки об орлах-великанах бытуют преимущественно в фольклоре азиатских и аляскинских эскимосов, а также у чукчей. В фольклоре коряков и ительменов эти жанры не отмечены. Мифические предания об орлах-гигантах, могущих нести одновременно по два кита и проглатывающих китов, как маленьких рыбок, возникли и развились преимущественно на Чукотке, Аляске и в Канаде, где до недавнего времени водились крупные канадские орлы. Эти огромные птицы в народной фантазии, воплощенной в преданиях и сказках, послужили прообразами мифичееких орлов-великанов, выступающих в фольклоре в роли охотников на дикого оленя и морского зверя. Характерным содержанием рассказов об орлах является постоянный поиск пищи. В преданиях и сказках об орлах-великанах непосредственным образом отражается реальная жизнь древних насельников Берингоморья, для которых добыча еды в суровых ледяных просторах Арктики была необходимым условием существования.

Мифы и сказки о птицах-великанах, могущих нести двух китов и совершающих чудесные превращения, имеются также и в древнейшем эскимосском фольклоре гренландцев, которые, будучи длительно изолированными (особенно эскимосы области Туле), сохранили этот вид устного творчества до наших дней. Но, поскольку в Гренландии нет орлов, мифической птицей-великаном там выступает чайка. Так, в сборнике Холтведа (текст № 39) говорится, что чайка-великан «была хорошим охотником и постоянно приносила в клюве белых китов», и далее: «Это была такая громадная чайка, что один человек из ее бедренного сустава сделал конуру для своей собаки».