Мифы (сборник)
Шрифт:
Итак, я решил выманить и выдворить ежа. Я нашел его за умывальным столиком у стенки, он сидел в тупом отчаянье.
«Ну, ну», — подумал я, как бы утешая зверька, и осторожно схватил его. Но тут он заупрямился, стал вырываться, нетерпеливо захрюкал, запищал и начал сжиматься короткими рывками. А когда я стал поднимать его, он издал урчащий и пыхтящий звук, без сомнения угрожая мне: фут-фут!
Я никогда не слыхал, чтобы еж так пыхтел, меня просто оторопь взяла. Я стоял, опьяненный сном и сновидениями, и во мне начал набухать и расти страх.
Что за привидение посетило меня! Благодарствую. Мы с ним были только вдвоем этой тихой ночью. Никаких свидетелей. Поэтому-то зверек так осмелел.
Но тут во мне проснулся инстинкт самосохранения, подсказавший, что делать, я схватил жилет и завернул в него фыркающего разозленного зверька, потом решительно спустился с ним вниз по лестнице.
На дворе стояла тишина. Высоко в небе висела бледная, почти невидимая луна.
Я развернул ежика и скатил его на землю. Он остался лежать сжатым обиженным комочком. Я постоял тихонько, и тут он стал мало-помалу высовывать головку, показалась черная чумазая мордочка, маленькие осторожные глазки. Ух! Зверек рванулся с места и побежал по засыпанной щебнем площадке.
Я чуть не умер от смеха. Посреди площадки была ямка для игры в мяч, я-то знал, что она там была. А ежик не знал и полетел в нее кувырком. Но тут же вскочил! Побежал дальше! Подумать только, как он улепетывал, я никогда не думал, что ежик может так ликующе мчаться. Возле калитки он просунул голову в крапиву, и я понял, что через несколько минут он окажется в лесу.
РЫБЫ
Однажды я накупил в городе довольно много рыболовных снастей. Я намеревался отправиться как-нибудь ночью на рыбную ловлю в лодке; я представлял себе, как буду вытаскивать диковинных рыб из темной глубины. Мне удалось осуществить свою затею; я кружил по фьорду, но клева не было. Зато под утро я увидел лодку, которая медленно плыла среди шхер по воле ветра и волн. Я решил, что это брошеная лодка, и хотел было подобрать ее. Но когда я приблизился к ней, то понял, что мне придется отказаться от своего намерения. На дне ее лежали двое; они спали крепким сном. А на сиденьях красовались два новехоньких, даже не разобранных комплекта рыболовных снастей. Ай да умники!
С тех пор я больше не совершал ночных вылазок за рыбой, а снасти постарался сбыть с рук.
Но как-то я отправился к одной из маленьких пароходных пристаней под Экебергом. Та, кого я ждал, еще не прибыла; я стоял, бесцельно глядя в воду, и вдруг увидел в глубине несколько жирных рыб, которые теснились у свай причала, поигрывая плавниками. Они выглядели сытыми и раскормленными и навели меня на мысль о совместном обильном завтраке. Я решил попытать счастья.
В моем жилетном кармане нашлась дюжина запасных крючков — перед той памятной, тщательно подготовленной ночной вылазкой я всерьез опасался, что мне их не хватит. Поискав глазами на земле, я нашел несколько обрывков бечевы и связал их вместе. Затем я отправился на ближайшую стройку и стал переворачивать лежавшие в траве бревна и кирпичи. В примятой блеклой траве я нашел одного-единственного червяка и решил, что его вполне хватит на длительную рыбную ловлю.
Я уселся на край причала, и когда все было готово, погрузил червя в воду в качестве хитроумной приманки для глупых рыб. Четыре из них находились прямо подо мной; они подняли глаза и увидели червяка. Гм!
Это были четыре пескаря среднего возраста; опущенные уголки ртов придавали им простодушное выражение, и я подумал, как Наполеон в битве при Ваграме: «Теперь эти армии — мои!»
Но когда червяк опустился вниз, они тихо закружили вокруг него; одна из рыб увидела бечеву, на которой он болтался, и оскорбленно отвернулась, махнув при этом плавником. Все четверо удалились, как мне показалось, с легким кашлем, призванным скрыть их душевное волнение.
Я шевельнул леской, и червяк стал соблазнительно покачиваться, подобно окороку, висящему под потолком в кладовке, где в отдушину тянет ветром.
Рыбы приблизили друг к другу головы и покосились на червя; они то разевали, то закрывали пасти. И вдруг мое сердце возликовало — одна из этих осторожных рыб направилась прямо к червяку. Но что же она сделала! Лениво повернувшись, она деликатно захватила червя передними зубами и вместо того, чтобы как следует заглотнуть наживку, сноровисто стащила его с крючка. Когда рыба удалялась, кусочек червяка торчал в уголке ее рта, словно бы в насмешку; она подмигнула опустевшему крючку, и озорной рыбий глаз блеснул, как крышка от кастрюли, в которой отражается солнце.
Черт возьми! Я поспешно вытащил крючок на поверхность; нечего им было глазеть на него; к тому же я чувствовал нечто вроде жалости к бедняге крючку, который болтался в воде, беспомощный и окончательно разоблаченный.
Других червей достать было негде, и я подумал, что прибрежные улитки могут с таким же успехом подойти для наживки. Я пошел и набрал их целую пригоршню. Я никогда раньше не имел дела с улитками, их ведь нипочем не выкурить из их домика, и мне представляется, что это, с их стороны, не слишком остроумно. Я расколотил одну из раковин, вырезал самый лакомый кусочек и насадил его на крючок.
Угощение из улитки, казалось, возбудило пресыщенные аппетиты тех, внизу; рыбы долго пребывали в неподвижности, плотоядно отрыгивая, а затем та же самая рыба прибегла к той же уловке: небольшой щипок — и вот уже крючок вертится во все стороны, словно стыдясь своей наготы.
И все повторилось. Тот же прием. Четверо внизу выучились ему друг у друга и теперь, теснясь у крючка и отрыгивая, пожирали улиток, а их оловянные глаза выражали ленивое лукавство и самодовольство. Но они все больше и больше глупели, и я дал себе слово, что при первом удобном случае подцеплю одну из них на крючок, а уж тогда-то смогу насладиться видом ее глаз, которые она вытаращит с удивлением, очутившись на суше. Впрочем, я намерен был насладиться ее глазами не только в этом смысле.
Время шло, я позабыл обо всем на свете.
Лишь однажды, подняв голову, я увидел ясную гладь воды под солнечным небом, шхеры и поросшие лесом островки. «Куда же подевался этот пароход?» — рассеянно подумал я.
В другой раз взгляд мой скользнул по полуденному небу, и мне показалось, что я увидел гигантские белые металлические щиты или зеркала, которые, сверкая, вращаются там, наверху, в залитом солнцем пространстве.
Мир жил вокруг меня, но я об этом и думать забыл.
Пароход пришел и ушел, но это был не тот пароход, которого я ждал. Когда судно приблизилось, рыбы устремили друг на друга свои сытые глаза, те самые глаза, которые в данную минуту должны были бы не таращиться от любопытства, а таять у меня во рту, сдобренные солью и горчицей. Рыбы отправились прогуляться, а когда пароход ушел и вода снова успокоилась, четверо моих верных друзей снова были тут как тут, и вид у них был такой, словно они всю свою жизнь только и делали, что качались в гамаках.
Я удил таким образом уже три или четыре часа — дремал, курил и любовался чудесами, которые солнце творило в небе. Было тепло. Было тихо.
Подошел какой-то парень и захотел взглянуть на мой улов; я чуть не сгорел от стыда из-за того, что не поймал ни единого рыбьего хвоста.
Мы разговорились и затеяли торг из-за моего карманного ножа. Он хотел обменять его на свой, и мы долго вели переговоры. Боже, как он весь начинал лучиться добротой, когда я делал вид, будто готов сдаться на его уговоры. Но когда я в конце концов сказал, что не согласен — уж больно хороший был у меня ножик, — он разозлился. Он принял меня за простака, и то, что я оказался себе на уме, представлялось ему лишенным всякого смысла. Он обозвал меня нарушителем слова, дал волю своей грубости. Я сокрушил парня одной-единственной усмешкой, и он, раздавленный, убрался восвояси.