Миг бесконечности. Том 2
Шрифт:
— А что там?
— Твоя статья и послесловие. Практически без купюр. Мария Ивановна только слегка подкорректировала.
— Мария Ивановна? Она выздоровела?
— Любаша ее вызвала. Что да как — не знаю, только та сразу после ее звонка прибежала. Сделала — и заплаканная до вечера ходила. Нам тут всем вчера впору было зарыдать. Такой сыр-бор разгорелся, не передать!
— Из-за статьи? — тихо уточнила Катя.
— А из-за чего еще? В редакцию из других газет трезвонили, спрашивали, будем ли печатать. Никто не знал, что ответить. Жоржсанд даже планерку отменила. Закрылась
— А выпускающим кто был?
— Росомахин. До последнего момента ждал. Все бормотал: правильно Катька делает, что уходит и концы обрубает. Мол, ты слишком тонкая натура, не выжить тебе здесь. Признался, что по молодости не раз пытался порвать с журналистикой, но возвращался. О чем до сих пор периодически сожалеет… Кать, если между нами: ты куда собралась переходить? Никто не поверит, что ты решила остаться без работы. Вчера вдруг все вспомнили о слухах месячной давности: тебя то ли в Москву позвали, то ли в Германию. И по всем законам жанра ты обязана была громко хлопнуть дверью, что ты и сделала. Этакий пиар-грохот. Так куда лыжи навострила, признавайся?
— И ты туда же, — тяжело вздохнула Катя. — Почему всем так хочется меня куда-нибудь отправить, трудоустроить?
— А почему бы и нет? Тем более там у тебя друг-однокурсник, сама рассказывала. Поможет. Если выгорит, перетянешь и меня. Я здесь больше не могу. Так все задрало: и страна, и экономика, и жены, и дети. Германия, конечно, предпочтительней.
— Германия так Германия. Как скажешь… — согласилась Катя.
Настроение, которого, в общем-то, и не было, испарилось окончательно. Как и эмоции: о чем здесь спорить, что доказывать, если уж и Потюня, друг, ничего не понял, то чего ждать от других? Неужели мир настолько погряз в меркантильности, что в поступке по зову совести каждый норовит отыскать скрытый смысл?
— Для полноты картины можешь добавить, что замуж туда собралась, — усмехнулась она.
Судя по всему, к подобному вопросу ей теперь придется привыкать. Объяснять каждому, что ушла в никуда, глупо. Все равно не поймут и не поверят. Но за Веню было обидно до глубины души.
— Серьезно, что ли? — оторопел тот.
— Серьезней некуда.
— Ясно… В домохозяйки, значит, уходишь, — разочарованно протянул он. — Видать, твой полуолигарх пообещал тебе райскую жизнь с домохозяйкой в придачу. Н-да… Бабла у него навалом, раз может себе такое позволить.
— Завидуешь?
— Кому? Ему? Делать мне больше нечего, — шмыгнул носом Венечка. — За тебя радуюсь, глупая.
— Спасибо, но здесь я тебя разочарую. Я теперь в положении, когда ни мужа, ни любовника. С «полуолигархом», Венечка, мы расстались.
— И чем ты ему не угодила? Или он тебе? — после недолго молчания стал тот допытываться.
— Не сошлись характерами.
— Темнишь, — убежденно заявил Веня. — Не верю, что расстались. Поссорились — да, возможно. Но расстаться… Я ведь видел твои глаза, Катя. Да ты влюблена по уши!
— Влюблена, — не стала она отрицать. — Ну и что из того?
— Давай, выкладывай
— Не пойду. Может, оно и к лучшему, что Интернет не оплачен. Не хочу возвращаться к прошлому.
— Неправильно это. Даже если ты ушла как журналист, то осталась как человек, как личность, мнение которой интересно людям, — попытался образумить ее Веня.
— Спасибо тебе на добром слове. Но, увы, не могу и не хочу.
— Н-да… Настроение у тебя в день рождения… — разочарованно вздохнул он.
— Это верно: день рожденья — грустный праздник. Но за поздравление спасибо, — Катя помолчала. — Вень, у меня к тебе просьба.
— Какая?
— В твоем столе, во втором ящике сверху, лежит запечатанный конверт. Отвези его по адресу, который там указан. В нем фотографии. Они из семейного архива, я обещала их вернуть.
— Это к последней статье? Сейчас посмотрю… Да, есть… «Улица Пулихова, дом…» — прочитал он. — Хорошо, закину в течение дня. А когда ты успела их положить?
— В понедельник вечером. Там еще папка, которая тебе нравилась, и так, кое-что по мелочам… Тебе пригодится для работы, а мне уже ни к чему.
— Спасибо. Только теперь начинаю верить, что ты в самом деле ушла, — погрустнел Веня. — Даже когда вчера за твой стол снова Стрельникову посадили, не верилось. А сейчас… Не знаю, что и сказать.
— А ты ничего не говори. Если какое-то время мобильный не будет отвечать, сам знаешь, где меня искать. Только это между нами, хорошо?
— Да понял я, не маленький. Ладно, не пропадай. Мне тебя будет не хватать.
— И мне. Пока.
Снова положив трубку, она посмотрела на часы. В животе урчало. Пора было предпринять попытку позавтракать.
Поставив на плиту кастрюлю, Катя подошла к зеркалу в прихожей и всмотрелась в свое отражение. Ничего хорошего: ввалившиеся глаза, впалые щеки, мертвенно бледная, с землистым оттенком, кожа, всклокоченные волосы.
«Краса ненаглядная, — усмехнулась она и обхватила руками талию. — Вот ведь жизнь: пришла любовь, а вместе с ней под ручку — счастье и беда. Так теперь и будем маяться втроем… Хоть одному можно порадоваться: кажется, еще больше похудела. Даже бедра сошли, — переместила она ладони чуть ниже. — Такими темпами скоро кожа да кости останутся. Надо ехать к докторам… Но о плохом лучше не думать, — приказала она себе. — И так хуже некуда…»
Открыв дверь родительской квартиры, Вадим неслышно вошел в прихожую. Не хотел потревожить мать, если она еще спала. Но неслышно не получилось: из гостиной с радостным лаем выбежал Кельвин, за ним появилась Галина Петровна.
— Тихо! Тише! — зашипели они на пса.
Но тому было все равно. В приступе неудержимого восторга он скакал, крутился, поскуливал, подпрыгивал, пытаясь лизнуть в нос.
— Галя, кто там? — приглушенно послышалось из-за двери спальни.
— Это Вадим, — громко ответила женщина, тяжело вздохнула, опустила глаза и ушла на кухню.