Миг власти московского князя [Михаил Хоробрит]
Шрифт:
— О ком это ты? О литве? Да разве ж достойный это противник? — усмехнулся князь. — Али запамятовал, сколько их воинов в нашей земле могилу себе нашли, сколько их голов наши мечи посекли?
Хотел было сказать воевода, что помнит и об этом, и о том, что сам князь Михаил в этих сечах ни разу во главе войска не стоял, а все те, кому довелось скрестить мечи с литвинами, говорили и об их мужестве и недюжинной силе. Однако он промолчал и с немым укором слушал хвастливую речь князя.
— Пусть мое войско не велико, но и литва на наши земли полками не ходит. Все больше отрядами малыми. Напакостят они, веси
Воеводе оставалось лишь радоваться тому, что эту отповедь никто, кроме Макара, не слышит.
Высказанные воеводой сомнения повторил и рассудительный Демид, но князь в отместку за это оставил его в городе, якобы в помощь Егору Тимофеевичу. Правда, сотник догадался, что своими словами просто не угодил властителю.
Подтвердив свой приказ, ранним утром князь вывел разношерстное войско из Владимира. Впереди шли конные сотни, за ними нестройными рядами тянулись пешцы, за которыми по растоптанной дороге, на глазах превращавшейся в труднопроходимую снежную кашу, двигался спешно собранный обоз.
«Победителем из города князь вышел, а вот кем воротится?» — думал воевода, глядя с надвратной вежи на таявшую вдали колонну.
Победа, только победа, как никогда, нужна была сейчас князю. Он знал, что должен стать для владимирцев не нахрапистым захватчиком, а отважным защитником рубежей Владимирского княжества. Небольшая победа над ватагой Кузьки сделала его героем в глазах жителей Москвы и окрестных весей. Именно там, в главном городе удела, говоря о нем, стали прибавлять к его имени «Хоробрый», что очень льстило самолюбию князя. Во Владимире его тоже так называли, но чаще именовали — он сам слышал — «Хоробритом», вкладывая в это слово какой-то уничижительный, обидный смысл.
«Только победа», — сказал он себе сразу, едва услышал о набеге и, будучи в ней уверен, не захотел внимать ничьим советам.
Лишь отъехав от города на несколько верст, Михаил понял, что он встал во главе людей, которых не знает, и ведет в сечу воинов, не проверенных в бою. Лишь малую часть его войска составляли те, с кем он сражался бок о бок и на кого мог положиться в трудный миг. Чем дальше продвигалось войско, непозволительно медленно идущее навстречу противнику и почти на версту растянувшееся по дороге, тем яснее понимал князь, что совершил непростительную для полководца ошибку. Оставалось надеяться на удачу и на то, что воевода сможет быстро собрать пополнение и догнать основное войско.
Утром, когда ратники с неохотой вставали в строй после очередной ночевки, на которую устроились в небольшой деревушке, окружив ее со всех сторон, заполнив до отказа все избы и дворы и близлежащую рощицу, к князю подвели еще одного гонца. Весть, которую он принес, была неутешительной. Оказалось, что противник совсем рядом — уже переправился через Протву и движется в сторону Москвы. Насколько велики силы литвы, гонец сказать с точностью не мог, твердил лишь: «Нагрянуло немало».
Сердце у князя гулко забилось в груди, он несколько мгновений смотрел на еле державшегося на ногах гонца, а потом дал приказ собрать всех сотников на
Совещались недолго. Высокий, конопатый Клим и крепкий с виду русобородый Протасий, по прозвищу Боброк, уверяли князя, что они не только смогут остановить литву, но и погонят прочь. Никита, необычно серьезный, лишь покачал головой, услышав смелые речи владимирских сотников. Его поддержал другой владимирец, сероглазый крепыш, лоб которого украшала белая полоса старого шрама.
— Рано вы чой-то погнали, — недовольно прохрипел Панфил, прозванный за низкий, словно простуженный, голос Хрипуном, — для начала остановите, а уж там видно будет, кто кого.
В конце концов решили выслать конные сотни вперед, чтобы встали на пути у противника и приняли на себя удар. К тому времени к месту сечи должны были подтянуться пешцы, а может быть, свершиться чудо и подоспеет подмога из Владимира. Вот тогда, навалившись всей силой, вместе они и погонят литву со своей земли.
Скача по дороге, петлявшей по лесу, князь уже представлял, как въезжает во Владимир, где его приветствуют восторженные жители, потом решил, что сначала навестит Москву, где наверняка примут его гораздо горячее. Виделись уже Михаилу молодые лица Василька и его супруги, лукавый прищур оборотистого Мефодия Демидыча, полные слез глаза Федора, который мечтал служить князю, хотел уйти с ним в поход, но по возрасту не годился даже в отроки. Въяве встали и краснолицый великан Кукша, и чем-то похожий на волхва Самоха.
Из мира грез князя возвратил громкий голос, раздавшийся рядом:
— Смотри-ка! Дым!
Князь поднял глаза: по яркому голубому небу медленно плыли серые облака, а вдали над верхушками сосен к нему поднимались огромные темные клубы. Показалось, что ветерок донес запах гари.
Навстречу мчался кто-то из дозорного отряда, высланного вперед.
— Наши… там… сеча… на литву… напоролись, — отрывисто выдыхал всадник, когда его конь с ходу врезался в скакавших впереди гридей, которые охраняли князя, не пожелавшего занять более безопасное место, где-нибудь в середине колонны.
— Вперед! — крикнул Михаил Ярославич срывающимся голосом.
Еще даже не услышав приказа и не успев перестроиться, конные сотни ринулись с места в карьер, спеша прийти на помощь своим товарищам. В мановение ока вымахали на опушку, где среди догорающих изб остатки дозорного отряда бились не на жизнь, а на смерть с окружившими их литвинами. Не подоспей вовремя свои — все бы полегли.
Увидев вылетевших из леса всадников, литвины, продолжая теперь отбиваться от противника, превосходящего их в силе, начали отступать и вскоре, показав спины, ринулись в сторону реки, куда раньше ушли груженные добычей возы.
Люди Михаила с гиканьем преследовали врага и, настигая, безжалостно рубили, памятуя о том, что литвины обычно предпочитали в плен русских воинов не брать.
Увлекшись преследованием, сотни, кажется, забыли обо всем на свете, радуясь легкой победе, однако, когда достигли берега Протвы, столкнулись с неприятной неожиданностью. Преследуемые скатились вниз, к посеревшему на солнце льду, у которого копошились возницы, готовясь к переправе. Княжеские ратники кинулись вниз за близкой добычей и тут только обратили внимание на темнеющие на другом берегу сотни противника.