Миг власти московского князя [Михаил Хоробрит]

Панова Алла Георгиевна

— Князь! — воскликнул неожиданно кто-то из зе­вак.

— Сам Михаил Ярославич? — переспросил худой мужик с длинной всклокоченной бородой.

— А тебе что, двух князей разве прислали? Одно­го-то прокорми! — пробурчал недовольный голос, при­надлежащий невысокому, крепко сбитому мужику с красным мясистым носом.

— Да который-то князь? — поинтересовалась ни­зенькая толстая баба с маленькими бегающими глаз­ками.

— Да звон, из ворот выезжает! Молодой! А рядом с ним посадник, — со знанием дела ответил рыжий па­рень.

— Ишь как важничает-то Василь Алексич! — сно­ва раздался знакомый

недовольный голос.

— Гляди-ка, а за ними еще ктой-то! — поправив темный толстый платок, съехавший на глаза, восклик­нула толстуха и пихнула в бок как две капли похожую на нее девушку, чтобы та получше рассмотрела креп­кого молодца.

— Это какой? С седой бородой, что ли? Так это во­евода! А как звать-то его, я запамятовал, — вступил в беседу еще один знаток, который не понял, кто заин­тересовал соседку.

— Ишь ты, грозен как! Я думаю, скоро имя-то его лучше своего знать будем, — забубнил недовольный.

— Ты, сват, может, и прав. Только глянь, каким он ястребом по сторонам смотрит, — подобострастно проговорил невзрачный мужичок с редкой бороденкой и стал торопливо стягивать шапку.

Мимо столпившихся у ворот горожан неспешно проследовал небольшой отряд, возглавлял который сам Михаил Ярославич.

Чуть отстав — на локоть–другой — за ним двигался посадник. За буланым Василия Алексича, безропотно повинуясь седокам, шагали кони воеводы и сотника Никиты, который поглядывал по сторонам и о чем-то тихо переговаривался с Егором Тимофеевичем.

Сотники Демид и Василько ехали молча. Первый был бы и рад поговорить, даже несколько раз о чем-то спрашивал попутчика, но тот отвечал невпопад, и Де­мид, поняв, что лучше помолчать, стал внимательно вглядываться в лица попадавшихся навстречу горо­жан, и особенно горожанок, среди которых было нема­ло таких, что заставляли сердце молодого неженатого сотника биться учащенно. Завершала процессию дю­жина дружинников из сотни Никиты.

— Что ж молчишь, Василь Алексич, показывай, что нагородил, — сказал князь добродушно и доба­вил: — Желаю видеть, насколько сильна ныне Москва, чем богата, и торг я хочу посмотреть, и посады объе­хать.

— Как скажешь, Михаил Ярославич. Давай, пока день светел, с торга и начнем, — ответил посадник и, махнув рукой в ту сторону, куда следует двигаться, по­вернул своего коня.

Дорога, что вела к торгу, примыкала одной сторо­ной к насыпи, на которой высились стены детинца, сложенные из толстых сосновых бревен. Как и в обыч­ные дни, здесь было многолюдно: кто-то припозднился и теперь что есть силы погоняя бедную лошаденку, спешил на торжище со своим нехитрым товаром, а кто-то, удачно сторговавшись, возвращался с покупками домой. В этот день, однако, людей здесь заметно приба­вилось. По другую сторону дороги, за крепкими забо­рами, виднелись крыши добротных построек, судя по всему принадлежащих людям зажиточным.

Торжище, развернувшееся поблизости от насыпи, было не только местом, где шла бойкая торговля са­мым разным товаром, но и единственным развлечени­ем для жителей окрестных весей и посадского люда, поэтому все они были уверены, что Михаил Ярославич сюда обязательно заглянет. А на князя всем хотелось посмотреть, вот и высыпал в погожий денек народ на улицу, словно в праздник, забыв про повседневные хлопоты.

Да и вправду,

разве это не праздник увидеть вблизи своего князя? Ведь потом длинными зимними вечера­ми можно будет коротать время за разговорами об этом событии, вспоминать, богаты ли были княжеские оде­яния, как восседал он на своем вороном жеребце, кому и что сказал. Конечно, скоро все привыкнут к его выез­дам и уж не вылезут из теплых домов, чтобы поглазеть на князя, но когда это еще случится?

Михаил Ярославич посматривал на толпу с любо­пытством, видя радостные лица, улыбался немного смущенно, пытаясь в русых усах скрыть свою улыбку, которая, как ему казалось, придавала его лицу ребяч­ливое выражение. Он же хотел выглядеть в глазах москвичей суровым воином и мудрым правителем и никак не мог решить, совместимо ли все это с легко­мысленными улыбками, которыми он невольно то и дело одаривал встречных.

День был настолько хорош, что вскоре князь пере­стал об этом и думать. При виде девушки, смущенно покрасневшей, но все-таки не опустившей своих тем­ных, как омуты, глаз, он в очередной раз расплылся в широкой улыбке, но неожиданно перехватил взгляд посадника.

«Ишь, как уставился, ничто от такого не утаишь. Ну да Бог с ним, он мне подвластен, и я, что хочу, то и делаю, — подумал князь и опять с любопытством посмотрел по сторонам. — Денек-то какой погожий выдался! Душа радуется! В городке моем, как вижу, немало девиц пригожих! — Михаил Ярославич улыб­нулся своим мыслям, но, вспомнив взгляд посадника, который словно напоминал ему о том, что князю следу­ет думать о делах серьезных, оглянулся на спутников и сказал себе твердо: — Пора бы мне заняться тем, ра­ди чего я собрал людей и пустился поутру в дорогу».

— А что, Василь Алексич, с этой стороны заборо­лы [38] выше, чем у ворот? — обратился князь с вопросом к посаднику.

— Это только так видится: просто к воротам, че­рез которые мы выезжали, Великая на холм взбира­ется, а с этой стороны — место ровное, — быстро, будто только и ждал этого вопроса, пояснил посад­ник со знанием дела и добавил, чтобы у князя не ос­талось никаких сомнений: — Сюда одной толщины и высоты бревна пошли, при мне отбирали, прежние-то почти все сгорели. Да и насыпь везде ровняли, а где что разрушено было, восстановили, землю и камни подвозили.

38

Заборолы — крепостная стена; укрепление на верхней части крепостной стены.

Князь, удовлетворенный ответом, кивнул, но спра­шивать ни о чем больше не стал. Его вороной конь мед­ленно двигался через плотную людскую массу.

— Эй, осади!

— Куда лезешь!

— Сторонись! — раздавались то и дело окрики дру­жинников.

Дружинники, теперь вплотную придвинувшиеся к князю, на всякий случай были настороже, опытным взглядом осматривали толпу, нет ли среди благожела­тельно настроенных горожан какого-нибудь злоумыш­ленника, но ничего из того, что могло встревожить их, не замечали. Сам же Михаил Ярославич поглядывал на разношерстную массу свысока, не ощущая даже те­ни страха перед этими людьми, которые теперь были целиком подвластны ему.