Миг власти московского князя [Михаил Хоробрит]

Панова Алла Георгиевна

Наставление на Михаила Ярославича не подейст­вовало. Он сам знал все, о чем ему говорил воевода, но просто не хотел таскать за собой по узким улочкам своего маленького городка хвост из десятка человек. Князь с удовольствием отправился бы на прогулку и вовсе без сопровождения, но он понимал, что это уж точно было бы нарушением издавна заведенного по­рядка, с которым волей–неволей приходилось счи­таться.

Чуть ли не каждый день Михаил Ярославич наве­дывался на торговую площадь, где почти все привыкли к княжеским выездам, и только смердам из дальних весей, выбравшимся в Москву за нужным товаром, это было внове, и они, оставив свой скарб, раскрыв рты глазели на молодого властителя.

Князь ездил между рядов, приглядывался

к встреч­ным женщинам, иногда вступал в беседу с торговыми людьми. Среди них, к своему удивлению, он заметил гостей, прибывших из дальних земель. Михаил Яро­славич их дотошно выспрашивал, интересовался, от­куда прибыли, долог ли был их путь и по каким местам пролегал, а главное — чем привлекла гостей Москва, приедут ли они в другой раз.

Как оказалось, два ганзейских [44] купца только три дня назад добрались до удела Михаила Ярославича. На время оставив торговлю в Великом Новгороде, они, зная о Москве от побывавшего в этих краях товарища, решили сами все получше разузнать да выведать, как и чем идет здесь торговля, предложить свой товар. Объясняться с ганзейцами было очень трудно. Они хоть и не единожды наведывались и в Великий Новго­род, и в Псков, а русских слов знали очень мало — и князь, не удосужившийся обзавестись толмачом, с трудом их понимал.

44

Ганзейские — принадлежащие к торговым товарище­ствам немецких купцов за границей, возникавшим для вза­имной помощи и защиты.

Зато смуглый торговец, ежившийся от морозца, ко­торый сквозь лохматую овчину пробирался к его худо­му телу, привыкшему к жаркому солнцу, был не в ме­ру разговорчив.

В первое свое посещение торжища Михаил Яросла­вич приметил только его товар и лишь спустя несколь­ко дней познакомился с самим обладателем восточных сокровищ. Джафар, как он рассказал, приезжал в Москву уже трижды, но обычно наведывался в город только в теплую пору, с первыми холодами отправля­ясь на родину, в Харасан. На этот раз из-за болезни, не­ожиданно подкосившей его перед самым отъездом, он не смог присоединиться к старшему брату, который давно облюбовал торг в Великом Новгороде, и перед первым снегом уехал домой за товаром. К счастью, брат оставил кое-что из непроданного, и теперь Джа­фар, который побоялся в одиночку двинуться в путь по заснеженной чужой земле, мог хоть с какой-то пользой коротать время. Обо всем этом гость, то и дело прикры­вая рот большим цветастым шелковым платком, сооб­щил князю. Говорил он быстро, но Михаилу Ярославичу рассказ его, который изобиловал незнакомыми сло­вами, был все же понятен.

Глядя на страдающего от холода торговца, отва­жившегося на трудное дальнее путешествие лишь ради того, чтобы порадовать жен и девиц чудными само­цветными камнями и дивными украсами, князь вспомнил сказки матери о дальних заморских стра­нах, в которых никогда не бывает зимы. Он даже поду­мал о том, что как-нибудь обязательно пригласит тор­говца в свои палаты, чтобы еще раз услышать все эти удивительные истории о лесах, где растут диковинные цветы, и под высокими деревьями с огромными листь­ями ходят чудовища с огромными белыми клыками. Поглядев на разложенные на прилавке переливчатые платки из тончайшей камки, бусы и колечки, князь с горечью вздохнул, вспомнив о так и ненайденной не­знакомке, и, вспрыгнув в седло, отправился дальше.

Посад князь изъездил вдоль и поперек, уже знал всякий самый малый закоулок. Однако особенно часто направлял он коня к берегу реки, объезжал холм, на котором высились стены детинца. Отсюда, от реки, они выглядели неприступной преградой.

«Эх, кабы на самом деле-то так! — думал он, задрав голову и глядя на заостренные края стены. — Хоть и высоки прежние заборолы были, но сжег их враг и город взял. Вот если

бы из камня преграду сло­жить — вот это дело! Уж она бы точно не по зубам вра­гу пришлась!»

— Эх, людей бы мне побольше! — неожиданно про­изнес вслух князь мечтательно.

— О чем это ты? — спросил Никита.

— Да вот думаю, как хорошо было бы стену ка­менную сложить, — пояснил Михаил Ярославич, по­няв, что его сокровенные мысли невольно вырвались наружу.

— Да–а, — протянул сотник, — сильна защита бы­ла бы! Да вот только сколько людей для этого надобно, да к тому же на такую затею не один год может уйти, — махнув безнадежно рукой, добавил он.

— Думаешь, я того не понимаю? — откликнулся Михаил Ярославич. — Сил здесь столько потребно, сколько во всем моем княжестве не сыщется, да и у са­мого великого князя наверняка теперь на такое дело силенок не хватило бы.

— Это уж точно, — с готовностью подтвердил Ни­кита и, не удержавшись, спросил: — От кого оборо­няться-то будем, княже?

— А что, разве не от кого? — с горячностью быстро ответил собеседник, почувствовав в вопросе какую–то насмешку. — Думаешь, если татары восвояси ушли, то уж больше не придут? А может быть, еще и дары нам пришлют из Орды? Пришлют! Уж точно, при­шлют! Только не злато–серебро, а стрелы быстрые да мечи острые. Сожрет племя бесчисленное все запасы, да награбленного и дани мало кому покажется, и дви­нутся снова тумены на нашу землю. А у нас что? Воро­та нараспашку! — Князь на мгновение широко рас­крыл объятья, а потом сжал кулаки и ударил ими друг о друга. Помолчав немного, он с горечью добавил: — Не верю я в замирение! Не верю.

— Я тоже не верю, — серьезно проговорил Никита.

— А кроме татар, разве нет у нас врагов? — словно не слыша сказанного, продолжил князь. — Только слабость нашу почуяли, сразу со всех сторон полезли. Литва разве про набеги забыла? Вон рыцарей брат уж как бил, а ведь и они никак не угомонятся. Им волю дай, они и к Владимиру придут. А ты спрашиваешь, от кого оборону держать!

— Прав, прав ты во всем, Михаил Ярославич! — поспешил вставить слово сотник и, пытаясь замять свою невольную вину, стал оправдываться: — Я ведь шутки ради про оборону-то спросил, а ты… Разве ж я не понимаю, что без крепких стен городу не выстоять, а уж что врагов у нас без счета, так это, кажется, зна­ет любой малец, лишь от подола материнского ото­рвется.

— Так-то лучше, но впредь по серьезному делу не скоморошничай, — примирительно кивнул князь и, стряхнув ладонью снег с черной конской гривы, сказал спокойно: — Все на сегодня, держим путь к палатам.

Дома князя ждало известие. Не успел он пересту­пить порог, как Макар сообщил, что в горнице его до­жидаются воевода с посадником, с которым пришел и какой-то вятший.

— Что тут у вас стряслось? — спросил как можно бодрее князь, понимая, что по пустякам в неурочное время его беспокоить никто не стал бы. — Говорите, слушаю, — сказал он и, скинув корзно на руки следовавшему за ним Макару, растирая ладонями раскрас­невшееся на морозе лицо, пошел к столу.

— Пусть Василь Алексич говорит, — перехватив взгляд князя, обращенный к нему, произнес покашли­вая воевода, который вместе со всеми спешно поднялся с лавки, едва услышав за дверью голос Михаила Ярославича.

— Ну, так что тут стряслось? Не по пустякам же вы здесь совет собрали? — теряя терпение, спросил князь, уставившись на посадника, который от неожи­данно холодного приема немного оробел.

— Может, для кого и пустяк, а для нас — дело се­рьезное, — проговорил Василий Алексич, стараясь ни­чем не выдать обиды, вызванной словами князя, кото­рые показались ему несправедливыми. — На людей на­ших, что хлеб в Москву везли, ватага бродней напала. Из всего обоза только одни сани и ушли. И что еще важно: ироды, почитай, у самого Кучкова поля напа­ли-то. Страх совсем потеряли, уж не по лесам озоруют, а того и гляди, в посаде объявятся!