Михаэль. Книга для инфантильных мальчиков и девочек
Шрифт:
Ну что вы воете? Естественность — вот ваш козырь.
Герда падает, как дохлая лягушка, она придушенно верещит, и с лица у нее сходит краска.
Фотограф Рико, который разбирается в смазливых личиках лучше, чем кто другой, с добродушным видом лично засовывает шланг на бензозаправке в бак машины. Он кивает хозяйке «фольксвагена». Блондинка с улыбкой благодарит его. У нее темные очки и забавная шляпка на голове. На заднем сиденье — гора разноцветных пакетов в веселом беспорядке. Какой-то массивный сверток и еще много пластиковых пакетов с названиями бутиков. Море беззаботности в гуще уличного движения.
Мы тоже хотим, возьмите
Но сапог Рико уже с грохотом обрушивается Герде на затылок, и Герда раскалывается на две половинки. А где же у нее правая нога? Она вывихнута и выглядит так, словно вообще к ее телу не относится.
А кто же там такой сейчас извивается под ударами Гордона? Точно, это Ингрид, наша известная любительница брюк. Против брюк из шикарного бархата или тяжелого шелка ее шеф точно не будет возражать. Особенно если на бедрах, которые и впрямь чуть широковаты, брюки будут замаскированы длинной кофтой.
Ингрид завидует всем, кто поднимает воротник плаща, упрямо шагая против ветра, всем, у кого пряди волос падают на лоб и потом их надо то и дело откидывать назад.
На всех, кто носит высокие сапоги, у кого сумка через плечо на длинном ремне, темные очки на лбу и большие кольца в ушах, на всех, кто сейчас переступает порог кафе, Герда смотрит с завистью. Обе девочки скорее толстушки. Они и не пытаются вывести угри на лице, равнодушны к своим тусклым волосам и не борются с избыточным весом. Они и не думают пользоваться макияжем, даже пудру не употребляют. Только губы чуть-чуть подкрашивают. (Помада какая-то морковная и к цвету лица не подходит.) Ингрид носит мокасины из грубой кожи, и поэтому ноги у нее бесформенные, просто смотреть не на что.
Как это получается, спрашивают они, что некоторые с такой легкостью переносят тяжесть тела с одной ноги на другую. Просто как ни в чем не бывало. Ну надо же, некоторые закуривают сигарету, и при этом у них такой вид, словно они всю жизнь только этим и занимались.
Неужели они думают, что мы их не видим?
У тебя уже есть парень?
Нет. Я в одиннадцать уже должна быть дома.
От удара кувалды кукла взлетает в воздух, а потом, обмякнув, падает, мешком соскальзывая вниз по кирпичной стене.
И похоже, такое происходит не в первый раз.
Вернер открыл дверь и впустил меня внутрь. Слезы застилали мне глаза, и я ничего не видела. Я упала в кресло, обтянутое красной парчой. Мокрый плащ липнул к ногам. Перчатки я потеряла. Белые шерстяные колготки были все в грязи. По-моему, я еще никогда не выглядела так жалко. Ты красивая, тихо сказал Вернер.
Я низко опустила голову, и волосы сплошной завесой упали мне на лицо. Вернер бережно откинул их в сторону. Я хочу тебя видеть! Я закрыла глаза. Я бесконечно устала. По закоченевшему телу медленно распространялось тепло.
Занавес закрылся, хотя на экране еще виднелось слово «Конец».
Не бывает плохой погоды. Бывает неподходящая одежда.
~~~
Вы ведь наверняка уже бывали в кино, верно?
Вилли Фиш говорит своему сыну Томасу: я должен сообщить тебе кое-что важное. У тебя есть брат. Вилли Фиш смущенно говорит своему сыну Томасу, которого в фильме зовут Андреас Ангерман: это произошло задолго до того, как я познакомился с мамой. Лицо Андреаса на краткий миг озаряется, то есть освещается, улыбкой.
Добрый день, входите же, входите. Мы встречаемся с Ингой Майзе у нее дома. Она прыгает вокруг нас от радости, делает стойку на руках, ходит колесом и говорит: понятия не имею, почему все меня так любят; наверное, люди видят во мне живого человека, а не какую-то куклу.
Не бойтесь, я не кусаюсь, я самый обыкновенный человек из плоти и крови. Инга копается в носу, вразвалку катится по паркету, плюхается в кучу табачного пепла, с размаху врезается лбом в стену, так, что у нее клацает челюсть. Она засовывает в нос указательные пальцы и выворачивает ноздри наизнанку. Она поправляет цветы в вазе.
В конце концов, я ведь была когда-то одной из вас. А теперь я не имею с вами ничего общего.
Томас репетирует сцену поединка на шпагах из «Ромео и Джульетты». Он отважен и бесшабашен, он полон юношеского задора, но за всем этим таится нечто очень серьезное. Гитта, юная актриса (которая играет Джульетту), смотрит на него с восторгом. Она смеется. И вдруг веселье сменяется серьезностью.
Инга Майзе с разбегу взлетает на стену, вихляя бедрами, вышагивает по потолку (о, нам всем до боли знакома эта ее потешная походка вразвалочку!), туфли сваливаются с нее, блузка трескается. Внезапно она падает и расшибает череп, только брызги летят. Лобная кость врезается в носовой хрящ, а нижняя челюсть — в шейные позвонки. Кости трещат и ломаются, как спички. Теперь Инга Майзе выглядит такой старой и безобразной, что у нас перехватывает дыхание, дорогие читатели. То, что я делаю, на самом деле не киногенично. Но я остаюсь всегда самой собой. Давайте назовем это естественностью, а все, что естественно, то не безобразно! Инга ковыряет пальцем в носу.
А вот еще одна забавная сценка: Томас хотел втюхать своему отцу, что якобы по-прежнему живет в студенческом общежитии, хотя на самом деле учебу он давно уже бросил и решил теперь стать актером. Одна подружка из общежития дала ему на время ключ от своей комнаты, чтобы показать отцу, что, мол, всё в порядке. Но подружка этой подружки понятия не имела обо всем этом спектакле, она просто зашла в комнату и с порога сказала, обращаясь к Томасу, но думая, что разговаривает со своей подружкой: слушай, что-то я лифчик никак не могу застегнуть. Помоги и посмотри заодно, хорошо ли он сидит! Увидев Томаса и Вилли, она с визгом бросилась бежать. Отец с тонкой улыбкой подумал, что сын его тот еще фрукт.
После смерти мужа Инга Майзе живет в этом роскошном доме одна. С садом довольно много хлопот, но и радости он приносит тоже много. Мы сначала восхитимся и скажем: ну надо же, какой милый домик! Потом заколотим гвозди в дорогую мебель и в картины. Мы сорвем со стены обои и написаем на пол, в камин, в вазы и в фонтан.
Я прихорашиваюсь только тогда, когда меня фотографируют. Она вся вымазывается вареньем и яблочным пюре. Сама варила, гордо сообщает она. Это так хорошо расслабляет. Она слизывает грязь со стены. Инга Майзе говорит нам: конечно, есть люди, которые просто не в состоянии каждый день дарить женам цветы или подарки. Но эти жены все равно знают, что их любят (любят). У меня точно такие же ощущения. От удовольствия Инга шлепает себя по животу, и складки жира сотрясаются. Она теребит себе волосы, вырывая целые пряди. Она спотыкается о ковер, ломает себе лодыжку, и стопа выворачивается наружу. Постоянно отплевываясь, она зарывается в удобрения для цветов.