Михаил Булгаков в Художественном театре
Шрифт:
К сбору труппы, который состоялся 15 августа 1925 года, безупречно точный в своих обязательствах автор представил пьесу под названием «Белая гвардия». Она насчитывала пять действий, разбитых на шестнадцать картин. Две биографические вертикали — великого театра и его нового автора — в этот момент пересеклись.
Глава 2
«Волшебная камера»
Пролог
Для писателя роман с театром начинается все-таки не с вешалки, а с контрамарки. Во всяком случае, Булгаков, создавая альбом по истории постановки «Дней Турбиных», на видное место поместит записочку, адресованную администратору Малой сцены Гедике с просьбой предоставить два места автору «Белой гвардии». Иван Иванович Гедике, бывший актер Незлобинского театра (через шесть лет он сыграет лакея
26 мая 1925 года, едва познакомившись, Вершилов пишет Булгакову о будущей пьесе как о решенном деле: «Как обстоят наши дела с пьесой, с „Белой гвардией“? Я до сих пор нахожусь под обаянием Вашего романа. Жажду работать Ваши вещи. По моим расчетам, первый акт „нашей“ пьесы уже закончен» 1.
Деликатнейший режиссер позвал Булгакова в театр, но не ему было суждено «работать» булгаковские вещи. В конце августа в документальную историю романа с театром входит едва ли не основной ее персонаж — Илья Яковлевич Судаков. Впрочем, слово «входит» в данном случае не годится: Судаков в работу ворвался, мгновенно оценил ситуацию и взял дело в свои энергичные руки. В конце августа и начале сентября он посылает Булгакову несколько коротких записок, в которых призывает писателя в Леонтьевский переулок, к Станиславскому, для читки пьесы. В первой записке Судаков еще путает отчество писателя, во второй изъясняется с автором в том стиле, который Булгаков всегда воспринимал болезненно. В альбоме, где сохранились послания Судакова, красным карандашом подчеркнуты слова, приглашающие писателя для прочтения своего произведения: «Завтра, в воскресенье, в 3 часа дня. Вы должны читать пьесу К. С. Станиславскому у него на квартире. Леонтьевский пер., д. № 6» 2 (после слов «Вы должны» Булгаков поставил красным карандашом восклицательный знак).
Состоялась ли эта читка — неизвестно. Документов, подтверждающих этот факт, нет в нашем распоряжении. Есть эпизод читки пьесы «Черный снег» в «Театральном романе», тот самый, где тетушка Настасья Ивановна пугается самой возможности написания пьесы вообще, а современной в особенности («мы против властей не бунтуем»). Эта легендарная читка, которую разрезала пополам Людмила Сильвестровна Пряхина и окончательно испортил жирный полосатый кот-неврастеник, была, конечно, блистательной импровизацией, питавшейся репетиционной атмосферой «Мольера» в гораздо большей степени, чем воспоминаниями о начальной поре работы над «Белой гвардией». Совпадает же с реальной ситуацией сентября 1925 года то обстоятельство, что Станиславский действительно был далек в те дни от затеи студийцев и П. Маркова. Последний спустя много лет напишет о том, что великий режиссер относился «несколько недоверчиво к самой пьесе», а в беседе с автором этой книги передаст и гораздо более резкое высказывание Станиславского, совершенно не совпадающее с тем впечатлением, которое можно вынести из «Театрального романа»: «Зачем мы будем ставить эту агитку?» — спросит он завлита.
Театр в это время занят крупнейшей со дня его основания внутренней перестройкой. В сентябре, в начале нового сезона, Управление МХАТ приняло своеобразный «парламентский» характер: Высший совет (в него входили Станиславский, Леонидов, Качалов, Москвин, Лужский) — «верхняя палата» и «нижняя палата» в виде репертуарно-художественной коллегии под председательством П. Маркова. В состав молодого художественного руководства вошли на первых порах И. Судаков, Б. Вершилов, Н. Горчаков, Ю. Завадский, Е. Калужский, М. Прудкин, Н. Баталов. Коллегии, состав которой впоследствии менялся, даны были достаточно широкие полномочия в определении репертуарной и художественной линии театра, который нуждался в объединении всех своих сил на новой основе. В первом же сообщении о создании коллегии сказано, что «означенная коллегия приступила к проработке „Белой гвардии“ Булгакова, которая должна явиться следующей после „Пугачевщины“ фундаментальной современной пьесой театра».
5 октября после заседания коллегии И. Судаков сообщает М. Булгакову по пунктам: «Установлена режиссура по „Белой гвардии“, это Б. И. Вершилов и я. 2) Сделано нами распределение ролей
Все в этом письме оказалось преувеличенным. Вопрос об основной сцене был еще совершенно не решен, срок постановки не установлен Высшим Советом, а Луначарский не только не находил пьесу превосходной, но и счел своим долгом написать В. В. Лужскому официальное письмо, которое завязывает еще один достаточно сложный и характерный «узел» романа с театром. Вот это письмо от 12 октября, написанное после того, как нарком дочитал и перечитал первый вариант инсценировки.
«Я внимательно перечитал пьесу „Белая гвардия“. Не нахожу в ней ничего недопустимого с точки зрения политической, но не могу не высказать Вам моего личного мнения. Я считаю Булгакова очень талантливым человеком, но эта его пьеса исключительно бездарна, за исключением более или менее живой сцены увоза гетмана. Все остальное либо военная суета, либо необыкновенно заурядные, туповатые, тусклые картины никому не нужной обывательщины. В конце концов, нет ни одного типа, ни одного занятного положения, а конец прямо возмущает не только своей неопределенностью, но и полной неэффектностью. Если некоторые театры говорят, что не могут ставить тех или иных революционных пьес по их драматургическому несовершенству, то я с уверенностью говорю, что ни один средний театр не принял бы этой пьесы именно ввиду ее тусклости, происходящей, вероятно, от полной драматической немощи или крайней неопытности автора» 4.
Не станем сейчас входить в обсуждение тех критериев, которыми оперировал Луначарский в оценке достоинств пьесы. Этот сюжет еще будет интересно развиваться, а у нас будет возможность рассмотреть его обстоятельно. Сейчас — о другом.
Каждому понятно, что отзыв Луначарского, в сочетании с общим холодком в отношении пьесы Станиславского и «стариков», мало заинтересованных в «молодежном спектакле», делали положение Булгакова критическим.
События не заставили себя ждать. Ровно через день после письма Луначарского и через восемь дней после жизнерадостного письма Судакова, то есть 14 октября, состоялось очередное заседание репертуарно-художественной коллегии. Вторым пунктом протокола значилось: «Слушали: О постановке пьесы „Белая гвардия“.
Постановили: Признать, что для постановки на Большой сцене пьеса должна быть коренным образом переделана. На Малой сцене пьеса может идти после сравнительно небольших переделок. Установить, что в случае постановки пьесы на Малой сцене она должна идти обязательно в текущем сезоне; постановка же на Большой сцене может быть отложена и до будущего сезона. Переговорить об изложенных постановлениях с Булгаковым».
Вот это и есть театр. В процессе рождения спектакля участвуют столько людей, сплетается столько интересов и мотивов, что драматург должен чувствовать себя все время в состоянии круговой обороны.
Булгаков на совещании присутствовал, тут же со всеми «переговорил» и на следующий день ответил В. В. Лужскому письмом, в котором бросил свою чуть затеплившуюся драматургическую судьбу на кон. В этом письме характер взаимоотношений Булгакова с театром в переломные моменты писательской жизни просматривается совершенно отчетливо.
«Глубокоуважаемый Василий Васильевич,
Вчерашнее совещание, на котором я имел честь быть, показало мне, что дело с моей пьесой обстоит сложно. Возник вопрос о постановке на Малой сцене, о будущем сезоне и, наконец, о коренной ломке пьесы, граничащей, в сущности, с созданием новой пьесы.
Охотно соглашаясь на некоторые исправления в процессе работы над пьесой совместно с режиссурой, я в то же время не чувствую себя в силах писать пьесу наново.
Глубокая и резкая критика пьесы на вчерашнем совещании заставила меня значительно разочароваться в моей пьесе (я приветствую критику), но не убедила меня в том, что пьеса должна идти на Малой сцене.
И, наконец, вопрос о сезоне может иметь для меня только одно решение: сезон этот, а не будущий.
Поэтому я прошу Вас, глубокоуважаемый Василий Васильевич, в срочном порядке поставить на обсуждение в дирекции и дать мне категорический ответ на вопрос: