Михаил Федорович
Шрифт:
«Ах, если бы она была не в потаенности! Сколько счастья и радости!…» — подумал он и вздохнул, но мимолетная грусть снова сменилась радостью.
Людмила и ее девушки несли вино и посуду с едою. Она поставила пред князем горячий курник.
— Ермилиха изготовила, словно чуяла! — сказала она улыбаясь и, кланяясь, прибавила: — Не побрезгуй!
Михаил обнял ее и посадил на скамью рядом.
— Будем вместе, по немецкому обычаю! — сказал он.
Ночью он вошел в светелку своей милой. Луна ярко светила в горенку, пред иконой теплилась лампадка, и ее бледный свет боролся с лунным. Ароматный воздух волною вливался в светелку, и где-то щелкал соловей.
Людмила прижалась к Михаилу полною грудью и сказала ему:
— Что грех? За такое счастье мне не жаль загубить свою душу!
Михаил улыбнулся, целуя ее глаза, губы.
«Что грех!» — подумал и он.
День проходил за днем в сладком очаровании. Ежедневно капитан Эхе или Влас приезжали к князю с вотчины и говорили о положении дела. Наконец медлить более стало нельзя.
— Еду, — сказал раз Михаил рано утром.
Людмила побледнела и пошатнулась. Князь успел подхватить ее.
— Перед походом я, рыбка, еще заеду к тебе, — ласково прибавил он.
Она сладко улыбнулась ему.
— Худое предчувствие сжало мое сердце, — грустно прошептала она, — мне не удержать тебя, только… не забудь ночей этих.
— Что ты! — воскликнул князь.
Людмила вышла проводить его. Он взял коня в повод, обнял Людмилу и тихо пошел с нею просекой. Впереди ехали Влас и Эхе.
— Неделю спустя заеду, — говорил Михаил.
Людмила медленно шла и не поднимала от земли глаз, полных слез.
— Слушай! — вдруг сказала она. — Если у нас с тобою дитя будет, ты не покинешь его?
Князь вспыхнул.
— Разве я нехристь!
— Клянись!
— Всем святым клянуся и Иисусом Христом, и Святою Троицей! Пусть не держит меня земля, если я говорю облыжно. Не покину младенца своего! — твердо произнес князь.
— Помни! — сказала Людмила.
Князь Михаил вернулся в Москву, и в тот же день его зашел в покой боярина Терехова и обратился к последнему:
— Что же, Петр Васильевич, сын мои вернулся с вотчины. Пока что до похода и справим свадьбу, как говорили? А?
Терехов твердо кивнул головою.
— Хоть завтра, князь! Наши бабы, смотри как уже хлопочут. Только поговорили мы, а у них в терему девки уже и песни поют подблюдные.
— Ин так! На неделе и окрутим. Дела теперь такие, что пиры не у места. Мы потихоньку и сделаем. С дочкой-то ты говорил?
— А что говорить с ней? — удивился Терехов.
— Может, не люб ей Михайло?
Боярин даже покраснел при таком предположении.
— Не люб? Да смеет ли она даже такое слово сказать, если ее отец обет дал? Да будь твой сын горбат или умом скорбен, и тогда она выйти за него должна!
— Ну, ну, распалился! — улыбнулся князь. — Так на неделе?
— У баб спросим и день назначим.
В тот же вечер князь позвал вернувшегося сына и объявил ему свое решение.
— Ольга — девка добрая, — сказал он, — с ней тебе мирно и покойно будет. Да и нам утеха. Кроме того, идешь ты на войну. В животе и смерти Бог волен, а мне, старику, на душе легче, что я обет свой выполнил. Так-то! Пока что подыщи тысячника да дружков, а про остальное я сам подумаю!
Бледный, смущенный, растерянный вышел Михаил от отца. Мысль сопротивляться его воле не приходила ему в голову и в то же время казалось ужасным жить с немилою, а ту, которую любил он, как душу, держать, как тайную полюбовницу. На дворе с ним встретился Эхе. Лицо капитана сияло счастьем; он широко улыбался, дружески кивнул молодому князю и спросил у него:
— Что ты такой печальный?
— А чего ты такой радостный?
— Я? О, я теперь очень счастлив, как король! — и Эхе громко засмеялся. — Я люблю Каролину, и Каролина любит меня. Мы обвенчаемся с ней.
Михаил с завистью посмотрел на него.
— Правда, счастливый! А я и не знал! Пойду, сейчас поздравлю ее!
Он быстро перешел двор и вошел в домик Штрассе. Добрый лекарь-цирюльник встретил его как родного сына
— О мой дорогой! О мой любезный!…— заговорил он с волнением. — Я думал, ты забыл своего друга и учителя, а ты и пришел. Садись здесь, рассказывай про себя.
Михаила растрогала эта доброта.
— Я был занят, а вот сейчас узнал, что мой Эхе женится и пришел поздравить Каролину.
— О, да, да! они давно любят друг друга. Я сейчас! Каролина! — закричал Штрасе.
— Иду! чего тебе? — послышался ее голос.
— У нас князь… тебя поздравить хочет. Иди!
— Иду! — и Каролина вбежала в горницу, смеясь и краснея. — Кто тебе наговорил про меня? — спросила она Михаила. — Вероятно, Эдуард?
— А вот и нет! Сам хозяин!
— Ах он болтун! Я покажу ему!
— Ты скажи мне лучше, — сказал Михаил, — ты счастлива?
Каролина серьезно посмотрела на него и кивнула головою, а потом села на лавку и, всматриваясь в лицо князя, сказала:
— А ты нет? Я никогда не видела тебя таким печальным, как теперь.
Ее нежный голос проник в самое сердце Михаила.
— Горе на мою голову! — глухо ответил он.
— Что? Что с тобою? Скажи нам! — встрепенулся Эдуард. — А мы думали, ты счастлив. Твоя невеста приехала.
— В этом и горе мое! Не невеста она, а разлучница! Вам все скажу как на духу.
И он рассказал про свою подневольную женитьбу, про свою тайную любовь, про свои терзания и муки.
У Каролины выступили на глазах слезы, Эдуард тяжко вздыхал и качал головою. Михаил окончил свой рассказ и закрыл лицо руками.
— Бедные вы, — тихо сказала Каролина, — мне Людмилу, как сестру, жаль!
Михаил схватил ее руку.
— Каролина, сестра моя названая, я уеду, посмотри за ней, чтобы ей худа какого не было! Я скажу тебе, где она живет, и ей пред расставанием про тебя сообщу.