Михаил Федорович

Козляков Вячеслав Николаевич

Таким образом, мы видим во дворце и реальных руководителей московского правительства, и разные группировки сильных людей во власти, менявшиеся трижды: в 1613–1619, 1619–1633, 1633–1645 годах. При этом власть царя Михаила Федоровича оставалась достаточно сильной и даже самые приближенные бояре не играли роли «канцлера», подобной той, какую исполнял, например, Борис Годунов при царе Федоре Ивановиче.

Ведение текущих дел в Москве во время царских походов на богомолье после Смоленской войны доверялось, как правило, боярину Федору Ивановичу Шереметеву и боярину князю Ивану Андреевичу Голицыну. Вместе с ними в комиссию назначали еще одного-двух бояр и окольничих, а также думных дьяков. Но царь оставлял Москву не только на упомянутых бояр. Осенью 1637 года, когда из-за тяжелых обстоятельств войны с крымцами традиционный царский поход на богомолье в Троице-Сергиев монастырь задержался до 4 ноября, в Москве были оставлены бояре Иван Петрович Шереметев и князь Дмитрий Михайлович Пожарский. Когда 15 декабря царь поехал на охоту, «тешиться в село Тонинское на лоси», в Москве были оставлены бояре князь Иван Андреевич Голицын, князь Андрей Васильевич Хилков и окольничий Степан Матвеевич Проестев [352] . Сохранившаяся переписка царя со своими боярами конца 1630-х — начала 1640-х

годов отличается от тех писем, которыми царь обменивался со своим отцом. В них совсем не обсуждаются особо важные дела, подготавливавшие важные решения для политики Московского государства. Вся переписка носит «технический» характер, просто в разных ситуациях необходимо было информирование царя либо получение его распоряжения. Бояре сообщали обо всем важном, что происходило в столице и государстве, от пожара в Москве в Трубничей слободке до присылки арбузов «свежих самых добрых» из Астрахани, как это было в отписках бояр Федора Ивановича Шереметева, князя Андрея Васильевича Хилкова и окольничего Степана Матвеевича Проестева 25–26 октября 1638 года. В этом году царь продолжил свой осенний Троицкий поход в сторону Александровой слободы и Переславля-Залесского, где молился в Никитском монастыре. 27 октября царю, уже возвращавшемуся с богомолья, поднесли в селе Воздвиженском десять арбузов, посланных заботливым боярином Федором Ивановичем Шереметевым «наспех днем и ночью». В царской грамоте 28 октября содержались распоряжения о встрече его под Москвой. В документе, обращенном к членам Государева двора, содержится очень красноречивая правка. Сначала в нем было просто сказано: «Приехать к нам с Москвы». Затем этот текст зачеркнули и написали строже и определеннее: «а для встречи указали быть».

352

ДР. Т. 2. Стб. 557–559.

О том, что к документам, исходившим от самого царя, относились с большим пиететом, нежели к тем, что вышли из приказов, свидетельствует также точное указание на время получения царских указов, доставлявшихся в Кремль в любой час, независимо от дня и ночи. Так, 27 октября «за полтора часа до света» была получена грамота царя Михаила Федоровича о запечатывании Оружейной и Иконной палат вместе с их архивом государственной печатью. Причинами стали внезапная смерть подьячего Оружейной палаты Богдана Юрьева и необходимость охраны имущества палаты до передачи дел другому лицу. Распоряжение царя быстро выполнили, выяснив, что «в Оружейной де палате в болшой государева болшая казна, а у ней двои двери железные». Одни двери запечатывались (но не закрывались) главой приказа стольником князем Борисом Александровичем Репниным, другие закрывались на ключ, хранившийся «в суконном мешечке» тоже за печатью руководителя Оружейной палаты. В Большой Оружейной палате находилась одна «казенка деревяная с красками иконново дела, да со ртутью» и другая «казенка ж деревяная с приходными и с росходными книгами, и ящик с росписми, и со всякими государевыми делы и з денгами». Там же упоминаются «государевы оправные сабли», хотя в основном оружие хранилось в «другой Оружейной палате», где были опечатаны «мушкеты», «пистоли», «карабины», «шпаги», «пансыри». Часть вооружения оставалась «у Старой Оружейной палаты» — «мушкеты», «пистоли», «латы», «шишаки», «пансыри» и «стрелы».

Вопросы управления дворца и дальше встречаются в переписке царя и бояр, причем в этих документах можно найти любопытные подробности об интересах царя Михаила Федоровича. В столбце с царскими грамотами и отписками бояр хранится скромная челобитная царского потешника Ивашки Ермиса, который учил «государевых трубников из дворца дватцать человек, да из Иноземского приказу девятинатцати человек». Кроме того, ему дали совершенно неподъемное распоряжение одному «учить ратному строенью» 600 человек стрельцов приказа Ивана Головленкова. 15 июня 1642 года по царскому указу этим стрельцам был назначен смотр на Покровском поле. В результате Ивашке Ермису пришлось просить царя Михаила Федоровича о «подмоге»: «И руский язык мне не весь сполна за обычей, а преж, государь, сего был я холоп твой не у такого великого дела. Толко учил робят ходить по канату и метальники метатца, и мне, государь, к тому делу дан был особной толмач». Интерес к «потешным» зрелищам и полкам, как известно, проявится и у внука царя Михаила Федоровича, царя Петра I.

Чаще всего в переписке с боярами в Москве встречаются царские распоряжения по ратным делам. Например, 20 июня 1642 года, когда царь Михаил Федорович ходил в село Покровское, он получил пять отписок от воеводы Большого полка стольника князя Алексея Ивановича Воротынского с товарищами. После чего царь извещал бояр: «И мы тех отписок слушали и наш указ на тех отписках подписали» (впоследствии оказалось, что этот воевода, один из самых родовитых князей, умер на службе в Туле 19 июня). Содержится в переписке грамота на Тулу с похвалою полковнику Александру Краферту за службу против войск крымского царевича. Царю доносили об образце «земляного города», построенном за Чертольскими воротами в Москве немецким драгунским капитаном И. Фанзандерном. Город предназначался для Крапивны, разоренной крымцами. Делались распоряжения людям, находившимся на засеках, о михайловских черкасах, устроенных на житье в Московском государстве еще при Иване Грозном, об укреплении Венева [353] . Словом, никаких особых сенсаций в переписке царя Михаила Федоровича с боярами, остававшимися в Москве, не имелось. Это тоже по-своему показательно, так как и тогда, по-видимому, не любили доверять бумаге государственные тайны.

353

РГАДА. Ф. 210. Столбцы Московского стола. Д. 82. Л. 314–511.

Государевы великие дьяки

Присмотреться к дьякам важнейших Разрядного и Посольского приказов действительно стоит, иначе наше представление о «сильных людях», окружавших царя Михаила Федоровича, останется неполным. У дьяков этих приказов была важнейшая функция: подготовка документов своего ведомства в доклад государю и Боярской думе. Они чаще, чем кто-либо другой, виделись с царем и исполняли его поручения [354] .

Ключевое положение в системе управления Московского государства занимал Разрядный приказ, представлявший собой своеобразную канцелярию Боярской думы. В Разряде учитывали служилых людей из Государева двора и служилых «городов», вели переписку с полковыми воеводами, решали местнические счеты бояр и дворян между собою, рассматривали дела политического сыска о «слове и деле государевом».

В функции приказа входило управление рядом приграничных и украйнных городов, наблюдение за засеками и оборонительными сооружениями, военными и стратегическими запасами (хлеба и соли) в городах, сбор ведомостей для составления бюджета и многое другое.

354

См.: Белокуров С. А.О Посольском приказе. СПб., 1906; Богоявленский С. К.Приказные судьи XVII века. М.; Л., 1946; Веселовский С. Б.Дьяки и подьячие XV–XVII вв. М., 1975; Лихачев Н. П.Разрядные дьяки XVI в. СПб., 1888.

В начале царствования Михаила Федоровича с 1613 года главою Разрядного приказа был думный дьяк Сыдавной Васильев. Это назначение олицетворяло преемственность с деятельностью подмосковных ополчений, в которых Сыдавной Васильев получил думное дьячество и начал руководить Разрядным приказом. Именно такой человек, с репутацией последовательного сторонника земства, больше всего нужен был в Разряде после избрания царя. Ему пришлось сдерживать аппетиты многих служилых людей, стремившихся, по обычаю Смутного времени, воспользоваться переменами во власти, чтобы увеличить свои оклады и поместья, опираясь на реальные или мнимые заслуги в боях ополчений под Москвой в 1611–1612 годах. Назначение нового главы Разрядного приказа произошло только с возвращением из плена патриарха Филарета в 1619 году. Как уже говорилось, эту должность получил думный дьяк Томило Луговской. Смена высшего должностного лица в Разрядном приказе не была следствием какой-то «новой политики», очень скоро после оставления своего поста Сыдавной Васильев умер, и патриарх дал богатый вклад на помин его души в Троице-Сергиев монастырь. А вот преемнику Сыдавного Васильева — Томиле Луговскому действительно довелось испытать на себе «опальчивый» нрав патриарха Филарета.

С 1623 года Разрядный приказ возглавил думный дьяк Федор Лихачев. Он начинал свою карьеру дьяком Поместного приказа в ополчении князя Дмитрия Михайловича Пожарского и Кузьмы Минина в 1612 году, поэтому с назначением Федора Лихачева сохранялась общая земская преемственность в деятельности Разряда. Федор Лихачев оставался во главе приказа до 1630 года, после чего получил неожиданное назначение возглавить Посольский приказ. С 15 августа 1630 года управление в Разрядном приказе перешло в руки поверстанного в дьяки из кашинских дворян Ивана Гавренева. Последний действительно оказался незаурядным администратором и оставался во главе этого ведомства более тридцати лет, уйдя в отставку в чине окольничего. Именно осторожный и расчетливый Иван Гавренев мог олицетворять тип московского приказного дельца, народившийся в царствование Михаила Федоровича.

Исторически сложилось так, что еще большее влияние на управление государством оказывали думные дьяки, стоявшие во главе Посольского приказа. Уже сама специфика работы приказа, подготовка и прием посольств, обсуждение текущих задач внешних сношений требовали конфиденциальности. В распоряжении дьяков Посольского приказа находился архив московского великокняжеского дома и первых русских царей [355] . Не случайно поэтому Посольский приказ ведал многие тайные дела до образования специального приказа уже в следующее царствование.

355

Опись архива Посольского приказа 1626 г. / Подг. к печ. B. И. Гальцов; под ред. С. О. Шмидта. М., 1977. Ч. 1–2.

Целая плеяда имен дьяков была связана с этим ведомством при Михаиле Федоровиче [356] . Первым должно быть названо имя Петра Третьякова, создававшего внешнюю политику Московского государства в начале правления новой династии. Поддерживаемая им политика установления мира со Швецией и союза с нею против Речи Посполитой определила стратегию в этом ключевом пункте международных отношений Московского государства. Ему лично в переговорах с ногайскими татарами в 1615 году удалось снять опасность татарских набегов на юг государства. Важна для русской политики была поддержка думным дьяком Петром Третьяковым союза с Англией, предоставление льгот английским купцам в России. О его благосклонном отношении к англичанам говорил голландский резидент в Москве Исаак Масса, отправляя своему правительству донесение о смерти Петра Третьякова в 1618 году: «Сегодня получено известие, что в Москве скончалась Большая страусовая птица, то есть великий канцлер, всегда большой приятель англичан, а наш противник» [357] .

356

См.: Рогожин Н. М.У государевых дел быть указано… М., 2002. C. 104–139. (Гл. 6: Выдающиеся руководители Посольского приказа.)

357

Там же. С. 119.

Назначение на смену Петру Третьякову думного дьяка Ивана Грамотина, ранее называвшегося в официальных документах изменником, «первым всякому злу начальником и Московского государства разорителем», можно объяснить как незаурядными качествами самого Ивана Грамотина, так и тем, что для заключения мира с Речью Посполитой (без чего невозможно было возвращение из плена патриарха Филарета) понадобился человек с определенной репутацией сторонника польского короля Сигизмунда III. В 1618–1619 годах уже не было ничего удивительного, что полку бывших «тушинцев» прибыло в окружении царя Михаила Федоровича, но курс, предложенный Иваном Грамотиным, в итоге разошелся с представлениями о целях внешней политики патриарха Филарета, активно готовившего и начавшего-таки войну с Речью Посполитой. С 1626 по 1633 год Иван Грамотин находился в опале в Алатыре, в эти годы приказ ведали думные дьяки Ефим Телепнев, Федор Лихачев (им тоже не удалось избежать патриаршего гнева) и Иван Грязев. Царь Михаил Федорович вернул Ивана Грамотина из ссылки сразу же после смерти отца и снова поставил во главе Посольского приказа, указал ведать ему печать и пожаловал в печатники. Основными событиями «грамотинского» периода в истории Посольского приказа стали два мирных договора с Речью Посполитой в 1618 и 1634 годах. Упомянутый выше Исаак Масса считал, что Грамотин «похож на немецкого уроженца, умен и рассудителен во всем и многому научился в плену у поляков и пруссаков» [358] .

358

Там же. С. 129.