Михаил Федорович

Козляков Вячеслав Николаевич

7 июля 1639 года царь Михаил Федорович решал с Боярской думой, что делать с «неправдами» крымского хана. Дело о крымских посланниках, видимо, получило широкую огласку; во всяком случае, царя достигали челобитные «всяких чинов людей», чтобы «великий государь за такие злые неправды в Крым с казною посланников своих не посылал». Было решено собрать и записать мнения об этом деле на соборе. 19 июля 1639 года собор открылся речью думного дьяка Федора Лихачева, изложившего сведения «о позоре и о мученье, что делают в Крыме государевым людям». Лихачев предложил собору решить, как поступить с новыми требованиями крымцев — «о казне, о посылке, и о многом запросе, и о кабальном платеже». По сути, собор опять собирался в преддверии возможного разрыва и войны с крымским царем, но решение об этом ни царь Михаил Федорович, ни Боярская дума единолично на себя не брали.

Сначала собор выслушал представителей отдельных чинов, начиная с патриарха Иоасафа и освященного собора, а затем, по их просьбе, постановил собрать в недельный

срок заручные «письма», подписанные представителями чинов. И в выступлениях на соборе, и в поданных «письмах» звучал протест против действий крымцев. Патриарх Иоасаф советовал прекратить сношения с Крымом и лучше укреплять украинные города. Служилые люди говорили о том же: что они «против крымского царя за такие злые неправды стояти готовы». Практичные гости и торговые люди гостиной сотни также возмущались действиями крымского царя: «За что ему давать твое государево жалованье?» Они предлагали организовать сбор средств для службы и «положить на всю землю», заботясь о том, чтобы «никто в государстве всяких чинов люди в избылых не был».

Скорее всего, правительству царя Михаила Федоровича достаточно было одного совета с выборными от «всей земли», потому что окончательное решение было принято вопреки мнению, высказанному на соборе. Посылка «поминков» была продолжена, здравый смысл возобладал над горячими головами. Очевидно, царь Михаил Федорович не считал, что пришло время для открытого столкновения с Крымом, так как еще не была завершена программа укрепления южной границы и строительства новой засечной черты. Кроме того, война с Крымом означала и войну с Турцией, отношения с которой и так балансировали на грани разрыва из-за азовского вопроса.

Повесть об Азовском сидении

Что же произошло в Азове? В конце июля 1637 года Посольский приказ получил отписку от атамана Михаила Иванова и всего войска донских казаков, извещавших царя о своем походе и взятии Азовской крепости, «потому что оне азовские люди на нас, холопей твоих, умышляли, крымскому царю писали для рати, чтоб нас, холопей твоих, з Дону перевесть и Дон реку очистить». В отписке говорилось о том, что казаки совершили упреждающий удар: «И мы, государь, не дожидая на себя их бусурманского приходу и видя к себе твою государскую милость, пошли под Азов апреля в 21 день, конные и судами, все без выбору». 5 июня 1637 года был убит турецкий посол грек Фома Кантакузин, неоднократно начиная с конца 1620-х годов ездивший с посольствами к царю Михаилу Федоровичу. Казаки давно подозревали его в интригах, направленных на уничтожение вольного казачьего войска, а теперь, получив в свои руки веские доказательства — тайные письма посла об организации помощи Азову, «изрубили» посла и его свиту в войсковом кругу. «И в тех винах наших, ты, государь, волен над нами», — только и нашли что добавить казаки. Дальше говорилось о взятии Азова 18 июня 1637 года, когда «ни одного человека азовского на степь и на море не упустили, всех без остатку порубили» [414] .

414

Цит. по: Смирнов Н. А.Россия и Турция в XVI–XVII вв. Т. 2. М., 1946. С. 47–48.

В Посольском приказе решили проверить сведения казачьей отписки, расспросили атамана и казаков, привезших ее, и специально отправили за «вестями» людей на Дон. Так были выяснены некоторые важные детали азовского взятия. Казаки стояли под Азовом девять недель, помогло им взять казавшуюся неприступной крепость хорошее умение пользоваться подкопами (оно пригодится им затем еще при обороне Азова), ну и, конечно, их безудержная храбрость, родная сестра казачьей жестокости. «Как подкоп взорвало, и они в то ж время приступили к городу со всех сторон с лесницами и в город вошли и азовцев побили всех». Азовский паша и многие другие знатные люди умерли от ран. Впрочем, подобная участь постигла не всех. Как настоящие воины, казаки умели ценить чужую доблесть, и небольшой турецкий отряд в 30–50 человек, в течение двух недель оборонявший последнюю башню Азовской крепости, был отпущен в Крым.

Уже в этих первых известиях заметно, что казаки пытались представить свою борьбу с врагом, угрожавшим их жизни на Дону, как защиту всего христианства от «басурман». Их поход начался после Пасхи, на Светлой неделе. В самом Азове казаки расправились только с «азовскими людьми», то есть с иноверными подданными Турции, оставив в живых греков-христиан. Объясняя причину, по которой они действовали без царского указа, казаки говорили, что пришли в Азов спасти христианских пленных, вняв их мольбам. Этот аргумент не мог не тронуть душу православного царя Михаила Федоровича.

3 декабря 1637 года в Москву была доставлена еще одна отписка казаков с более развернутым объяснением и «идеологическим» обоснованием своих действий. Казаки хотели «Азов город взяти, и в нем утвердити по прежнему наша крестьянская вера». Вот как изображена была осада крепости: «И стоя, государь, под ним восемь недель, многие умыслы нат тем городом Азовом умышляли. И башни многие и стены ис пушек порозбивали. И окопались, государь, около всего града, и подкоп подводили, и твою, великого государя… прежнюю и нынешнюю

пороховую и ядерную козну изхарчили. И голов своих преж сего и ныне мы, государь, холопи твои, под тем городом Азовом, за истинную провославную и непорочну веру положили. И тот град мы, холопи твои государевы, взяли июня в 18 день». Против посла Фомы Кантакузина выдвинуты были новые обвинения — теперь уже в волшебстве: посольский толмач Охреян Асанка якобы «сверху по Дону на низ, в наши таборы, нарядные чары деючи пущал». Это было серьезное обвинение, в которое легко могли поверить все — от царя до простолюдина. Решение судьбы Азова казаки отдавали в руки царя Михаила Федоровича, ожидая, что он вознаградит их за службу: «А живем, государь, мы, холопи твои, в городе в Озове, ожидаем Божии милости и твоего, государь, милостивого жалованья». Теперь казаки просили московского царя о поддержке вооружением и хлебом. В Азове было освобождено «пленных православных крестьян тысечи з две», и многие из тех, кого не могли отправить домой в украинные города, голодали вместе с казаками. Все это грозило тем, что казаки могли разбрестись и уйти жить обратно на свои места. «А се, государь, у нас люди самовольной. Терпети в городе голоду и всякие нужи не хотят, идут розна по своим юртам и по речкам, где хто преж се жили. И будет тебе, праведному государю, тот город Азов годен, и тебе б, праведному государю, станицу нашу опять к нам, холопям, отпустить и свой государской указ к нам, холопям твоим, о городе Азове, учинит» [415] .

415

Донские дела. Т. 1. С. 636–643.

В Москве прекрасно понимали те преимущества, которые давало обладание Азовом. Но Михаил Федорович должен был рассчитать и негативные последствия, с которыми было сопряжено удержание этой крепости. Война с Крымом и Турцией грозила немалыми издержками для казны и серьезными потрясениями для государства. Поторопиться с решением Москву заставили тяжелые последствия похода крымского царевича Сафат-Гирея в сентябре 1637 года: «…пришли татаровя на Украйну, в Новосильские места, и войну распустили». По этой причине царь даже вернулся в Москву из начавшегося осеннего Троицкого похода, доехав только до Братошина, «а у Троицы не был». На следующий, 1638 год были приняты чрезвычайные меры, чтобы не допустить нового прихода войск крымского царя. В наряд на государеву «береговую» службу с 1 апреля 1638 года назначили первостепенных бояр и окольничих. Князь Иван Борисович Черкасский командовал главным полком в Туле, а с ним «без мест» были по городам воеводы князь Иван Андреевич Голицын в Одоеве, Иван Петрович Шереметев в Крапивне, князь Семен Васильевич Прозоровский в Веневе, князь Дмитрий Михайлович Пожарский в Переславле-Рязанском, князь Михаил Петрович Пронский в Мценске [416] .

416

ДР. Т. 2. Стб. 567–568; Разрядная книга 1637/38 года / Отв. ред. В. И. Буганов; сост. В. И. Буганов, Л. Ф. Кузьмина, А. П. Богданов. М., 1983.

Московские дипломаты предпочли занять выжидательную позицию и предоставить казакам самим расхлебывать начатое дело с Азовом. Посольский приказ больше испугался убийства турецкого посла, сурово выговорил за это казакам и послал извинительные грамоты турецкому султану, отказавшись на словах от поддержки казаков: «А присланного из-под Азова того вашего посла гречанина Фому Кантакузина со всеми людьми побили неведомо за што… А убив посла и Азов взяли воровством… Мы за них не стоим, хотя их воров всех, в один час, велите побить» [417] . В то же время уже в 1638 году казакам в Азов были посланы хлеб и необходимые запасы пороха и свинца. Более того, о намерении поддержать казаков свидетельствовала посылка икон и книг для азовских церквей. Тогда же казаки получили государево знамя. Формально Азов не был включен в число городов Московского государства, туда не послали царского воеводу, но сделали все для того, чтобы город, хотя бы на время, остался в руках казаков.

417

Цит. по: Смирнов Н. А.Россия и Турция… С. 53.

Турецкий султан Мурад IV, вопреки опасениям Посольского приказа, не слишком озаботился судьбой убитого посла, к тому же грека (для деспота судьба одного подданного не имеет никакого значения). Узнав, что русский царь не поддерживает казаков, султан успокоился, правда, тоже лишь на словах. Посланник турецкого султана с одобрением и несколько витиевато говорил в Москве про царя Михаила Федоровича, «что вы государя нашего другом друг еси, а недругом ево недруг еси». Виновным в потере Азова султан посчитал крымского хана Бегадыр-Гирея, которому не помог и отчаянный рейд в русские земли в сентябре 1637 года. Бегадыр-Гирей был смещен, и на его место султан поставил хана Мухаммед-Гирея IV. Мурад IV занялся в это время главным направлением своей политики — войной с Ираном и во главе своего войска двинулся на Багдад, который был взят штурмом в 1638 году.