Михаил Федорович
Шрифт:
Созвал гостей и воевода Семен Антонович Шолохов. Для приличия бил он челом и боярину Терехову, и Андрееву, и многим другим именитым в городе людям. И съехались голи на пир со своими холопами.
Огромная горница была уставлена столами с местами человек на двести; в голове стола сели воевода, губной староста, Андреев и боярин Терехов. Далее сели именитые купцы, еще далее гости именитые, чье отчество на «вич» писали, а затем уже там, где место нашлось, простые гости да посадские из толстосумов.
Воевода захлопал
— Ешь, Ефимович, во здравие, — с усмешкою сказал рыжебородый купец соседу, — завтра расплачиваться будем.
— В этом году третий раз пирую, грехи наши тяжкие! — вздохнул Ефимович.
Тем временем вверху стола воевода беседовал со своими соседями. Недавно вернувшийся из Москвы дворянин Стрижов передавал московские новости.
— Батюшка-то патриарх, — сказал он, — все по-своему повернул. Поднял это суд да допрос о Хлоповой…
— О царской невесте-то, что сослали? Расскажи, Аким Сергеевич, все по ряду! — запросили гости.
Стрижов откашлялся, погладил бороду и начал рассказывать по порядку о следствии, о посыле в Нижний Новгород, о суде над Салтыковыми.
Тем временем слуги обносили гостей супами, несли щи, лапшу куриную, несли уху и рассольник, каждому по вкусу.
— Ишь ведь, — вставил свое слово боярин Терехов, — как нашему другу Тереше подвезло: вверх идет!
— Это кто? — спросил Стрижов.
— Да князь Теряев-Распояхин!
На лице Стрижова выразилось почтение.
— Важная особа! — сказал он. — Царь при мне его в окольничьи пожаловал, всякое отличие ему идет!
Андреев взглянул на воеводу и заметил, как его жирное лицо покраснело. Он ткнул боярина Терехова в бок и сказал:
— Да, кроме милостей, и счастье ему! Слышь, сына-то у него скоморохи скрали, а теперь…
— Что! Или еще не родился?-хрипло спросил воевода.
— Нет! Сыскал князь сына-то!
— Врешь! — не своим голосом проговорил воевода, причем его лицо посинело, а жилы на короткой шее вздулись.
— Зачем врать! Пес врет! — ответил Андреев. — Да еще поймал князь главного татя, Федьку какого-то Беспалого, пытал его, тот с дыбы ему доказывал!
— Меду! — едва слышно прохрипел воевода, быстро отстегивая запонку на вороте рубахи.
Даже гости испугались вида воеводы и повставали с мест. Однако Шолохов оправился и грубо сказал:
— Чего повылезли? Чай, еще и не в полпире! Эй, медов!
Слуги торопливо забегали, разнося меды, томленые и вареные, малиновый, черемховый, яблочный, смородинный и прочих ягод.
Началось питье. Воевода, видимо, оправился и торопил гостей пить.
— Пей, душа меру знает! — выкрикивал он время от времени.
После питья началась снова еда. Понесли жирный курник, оладьи, варенухи, бараньи почки, одно за другим, все тяжелые блюда,
Воевода встал и громко сказал:
— Во здравие и долголетие великих государей наших, царя Михаила Федоровича и родителя его, преславного святого патриарха всея Руси Филарета Никитича!
После этого он выпил до дна свою чару и опрокинул ее над своею головою.
— Во здравие и долголетие! — подхватили гости и всяк проделал то же.
После этого началось пьянство. Стали поочередно пить за воеводу, за губного старосту, за стрелецкого голову, за боярина Терехова, за Стрижова, за прочих дворян, а там за каждого гостя по особому.
— Пей, собачий сын! — орал то на одного, то на другого пьяный воевода. — Не то за ворот вылью!
Гости пили поневоле.
Стало темнеть. В горницу внесли пучки восковых свечей. Пьяный крик и смех смешались в общий гул, как вдруг дворецкий подбежал к воеводе и что-то зашептал ему.
Воевода словно протрезвился, гости стихли.
— Ко мне гонец царский! — громко сказал воевода. — Кличь его сюда, встречай хлебом-солью! — и он торопливо встал и, шатаясь, пошел к дверям.
В дверях показался посыльный дворянин Ознобишин. Воевода опустился на колени и стукнул лбом в пол.
— Воеводе боярину Семену Антоновичу Шолохову грамота от государей!-громко сказал гонец.
— Мне, милостивец, мне! — ответил воевода. — Пирование у нас было малое. Не обессудь!
Гонец подал две грамоты воеводе. Тот обернул руку полою кафтана, принял грамоты и благоговейно поцеловал царскую и патриаршую печати.
— Може, на случай здесь есть и боярин Петр Васильевич Терехов-Багреев? — спросил гонец.
— Здесь, здесь! — ответили протрезвившиеся гости.
— Здесь я, батюшка! — отозвался Терехов и встал.
— И до тебя грамота от государей, — сказал гонец, протягивая свиток, после чего сбросил с себя торжественный тон и просто сказал: — Ну, потчуй!
Воевода встрепенулся.
— Откушай за здоровье государей! — сказал он, беря с подноса, что держал уже наготове дворецкий, тяжелый кубок, — а кубком не обессудь на подарочке!
— Здравия и долголетия! — ответил Ознобишин и махом осушил кубок.
— Сюда, сюда, гость честной! — суетясь повел гонца воевода в красный угол. — Здесь тебе место. Чем потчевать?
Гонец как-то лукаво усмехнулся и ответил:
— Грамотки бы прочел сначала!
— Читай!… Читай! — загудели гости.
Воевода и сам торопился узнать содержание грамот и теперь растерянно искал глазами своего дьяка, но на пустом месте, где прежде сидел дьяк, торчали только его здоровенные, железом подкованные сапоги, сам же он уж мирно храпел под столом.