Михаил Ломоносов
Шрифт:
Стихотворение переведено четырехстопным хореем: 14 строф по 10 строк. Судя по всему, Ломоносов подражал «Оде торжественной о сдаче города Гданьска, 1731 года» Тредиаковского, начинавшейся так:
Кое странное пианство К пению мой глас бодрит! Вы, парнасское убранство, Музы! ум не вас ли зрит…(Пианство — пьянство, опьянение.) У Ломоносова:
Горы толь что дерзновенно Взносите верьхи к звездам, Льдом покрытыКогда читаешь это стихотворение, складывается впечатление, что Ломоносов не утомлял себя работой над текстом. А через год:
Восторг внезапный ум пленил, Ведет на верьх горы высокой; Где ветр в лесах шуметь забыл; В долине тишина глубокой…Содержание оды Ломоносова можно было бы свести к миниатюре, написанной Гёте через полвека и еще через такой же срок переведенной Михаилом Лермонтовым:
Горные вершины Спят во тьме ночной; Тихие долины Полны свежей мглой; Не пылит дорога, Не дрожат листы… Подожди немного, Отдохнешь и ты.Так сказывается в поэзии веяние времени. Один язык, а разница огромная. Во времена Ломоносова серьезным поводам слагали громоздкие многословные вирши, порой нарочито тяжеловесные. Позже стало очевидно, что на русском языке можно писать просто, складно и певуче на любые темы.
Ломоносову пришлась по душе ода, воспевающая величие и безмятежную красоту природы, в отличие от алчного, похотливого, суетного и жестокого мира людей.
Первую хвалебную оду Михаила Ломоносова — на взятие Хотина — мы уже упоминали. Она написана энергично, неожиданным слогом. Как вспоминал Якоб Штелин, академик элоквенции (красноречия, ораторского искусства), обычно писавший торжественные оды, «мы были очень удивлены таким, еще не бывалым в русском языке размером стихов… Все читали ее, удивляясь новому размеру».
Не только форма, но и содержание поэмы заслуживало внимания. Конечно, была отдана дань прославления царицы Анны Иоанновны:
Россия, коль счастлива ты Под сильным Анниным Покровом! Какие видишь красоты При сем торжествованьи новом!Однако главными Героями (именно так, с заглавной буквы) стали два великих правителя России, широко раздвинувшие ее пределы и открывшие выход державы к Тихому океану, Каспийскому и Балтийскому морям, — Иван IV Грозный и Петр Великий. Они являются из облаков под сверкание молний и грохот громов:
Герою молвил тут Герой: «Не тщетно я с тобой трудился, Не тщетен подвиг мой и твой, Чтоб Россов целый свет страшился. Чрез нас предел наш стал широк На север, запад и восток, На юге Анна торжествует…Сопоставлять государственные деяния двух великих царей и Анны Иоанновны, безусловно, допустимо лишь по необходимости. На то и торжественная ода «по случаю». Однако с четырьмя следующими хвалебными одами вышел, можно сказать, конфуз.
Михаил Васильевич писал их оперативно и вряд ли с большим душевным подъемом. Первая посвящалась дню рождения Ивана VI (Иоанна)
Странно, что Иван Антонович назван Третьим, тогда как в русской истории таковым был дед Ивана IV Грозного великий князь Московский Иван Васильевич. По-видимому, как только Иван Антонович был свергнут и о нем запрещено было упоминать, пришлось присвоить ему столь странный титульный номер. Хотя если первым российским императором считать Ивана Грозного, то третьим получится Иван Антонович.
Иные фрагменты оной оды подобны пародии: «Земля, пусти таки цветочки/ Сдивиться Флоре чтоб самой; / Жемчуга б чище их листочки, / И злато б ниже тех ценой…» Но есть и сильные строки, вовсе не хвалебные:
Проклята гордость, злоба, дерзость В чудовище одно срослись: Высоко имя скрыло мерзость, Слепой талант пустил взнестись! Велит себе в неволю славить, Престол себе над звезды ставить, Превысить хочет вышнюю власть, На мой живот уж зубы скалит: Злодейства кто его не хвалит, Погрязнет скоро в мрачну пасть.О ком это? Нечистый, дьявол? А не намек ли на немецкого пришельца Эрнста Иоганна Бирона, обретшего при Анне Иоанновне почти неограниченную власть? Бироновщина стала именем нарицательным. Умирая, Анна назначила наследником престола недавно родившегося внука своей сестры Ивана Антоновича, а регентом — своего фаворита Бирона (в ноябре того лее года его свергли в результате дворцового переворота).
Вскоре появилась ода «Первые трофеи Его Величества Иоанна III, императора и самодержца всероссийского, через преславную над шведами победу августа 23 дня 1741 года в Финляндии поставленные… в торжественной оде изображенные от всеподданнейшего раба Михайла Ломоносова».
В этом сочинении наиболее ценен, на мой взгляд, эпиграф из Горация:
…Сохраним же бодрость, Твердую душу поставим против ударов.…Читая оды Ломоносова этого периода, невольно переходишь на иронический тон. Наш великан — физически, духовно, интеллектуально — славословит младенцу, упоминает «Иоаннов меч», нагретый во вражеской крови. А воспеваемому самодержцу исполнилось всего лишь годик.
Если бы Михаил Васильевич обладал сверхъестественными (как теперь наукообразно говорят — экстрасенсорными) способностями, не слагал бы он оды в честь этого несчастного малыша. Ивану VI суждено было стать русским вариантом французской «железной маски». Его лишили престола через несколько дней после того, как появилась упомянутая ода в его честь.
Увы, таков удел поэта, слагающего хвалебные строфы на скоротечные события. Михаил Васильевич мало интересовался дворцовыми интригами. Он старался в меру своих возможностей повлиять на правителей, напоминая им о великих предках, прославивших Россию. И не к младенцу Иоанну он обращался, а к лицам, обладавшим властью.
В феврале 1742 года Елизавета Петровна объявила о назначении наследником престола своего племянника Карла Петра Ульриха (Петра Федоровича). Последовала хвалебная ода Ломоносова в его честь. И тут есть высказывания чрезмерно и, пожалуй, искусственно восторженные, не без явных преувеличений: «Цветет в России красный рай», «Млеком и медом напоены, / Тучнеют влажны берега». Можно ли воспринимать всерьез такую картину рая: молочные реки в кисельных берегах!