Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 1. 1905–1941 гг.
Шрифт:
Причем не только нашей, но и эмигрантской, в частности очерков «Русской смуты» Деникина. Затем знакомство с казаками, участвовавшими в этой войне. Сама профессия моя до писателя – учитель, статистик, продовольственный работник – знакомила меня с огромным количеством людей. Разговоры, воспоминания участников – так слагался костяк. А бытовая сторона, она ведь тоже наблюдалась, потому что жил я в разных хуторах. Мне даже ничего не стоило, скажем, второстепенных героев назвать своими именами.
…Мне кажется, что писателям тех лет было значительно легче, чем нынешним писателям, потому что тогда все это ломилось в глаза, трагедийное, героическое. Сейчас писателю труднее найти героев – в буднях. Тогда подъем, война – все это был сгусток такой. Ну, каждому свое, каждой эпохе свой писатель. У каждого писателя есть трудности. И дело в том, как писать и как преодолеть эти трудности. Это дело опыта, таланта и умения… (Лит. Россия. 1975. 23 мая.)
Что же произошло и что происходит в России за эти десятилетия XX века, что происходит сейчас? То революция, то контрреволюция, то Хрущев со своими экспериментами, то Горбачев и Ельцин… Когда же Россия найдет свой единственный и неповторимый путь, предначертанный ей исторической судьбой? И когда эта «катавасия» началась и кто ее задумал? Расшатать, измельчить, просто задушить в своих железных объятиях…
Русская интеллигенция давно и мучительно ищет ответы на эти трагические вопросы… Не раз возникали острые дебаты в нашей текущей прессе по этим коренным вопросам нашего бытия…
Чаще всего обычно вспоминают Аллена Даллеса, весной 1945 года пообещавшего, что США всеми средствами будут стремиться уничтожить Россию как великую державу… «Эпизод за эпизодом будет разыгрываться грандиозная по своему масштабу трагедия гибели самого непокоренного на земле народа»… «Честность и порядочность будут осмеиваться и никому не станут нужны, превратятся в пережиток прошлого…» Слова Даллеса многократно цитировались, широко известны, некоторые критики подвергали их сомнению, считали их чуть ли не подлогом, но усилия их приспешников в России успешно осуществляются… Но Даллес и его последователи в России – лишь исполнители.
В романе Леонида Леонова «Скутаревский» есть любопытный эпизод. Скутаревский – это крупный ученый старой формации, директор института 20-х годов, который не приемлет новые методы руководства. А эти методы проникают повсюду: «с лихим доносным удальством миражили в газетах у высокого начальства»; «Уж они пролетарскую физику выдумали и под этим соусом Ньютона прорабатывают. Галилея на прошлой неделе так разносили, что и на суде ватиканском так его, поди, не чистили!», – формулирует свои наблюдения один из персонажей романа, кстати, не из самых положительных.
И вот в это время в институт назначают Николая Черимова, бывшего партизана, комиссара, заместителем Скутаревского. И вскоре ему представилась возможность выступить перед коллективом и определить новые задачи, стоящие перед учеными. «Черимов имел достаточно времени и материала для изучения среды, которую ему поручено было перепахивать» (разрядка моя. – В. П.).
Перед Черимовым выступил один из старых ученых, стремившихся честно приспособиться к законам времени, но его представление о строящемся новом мире было наивным, он «прихрамывал на каждом политическом слове, слишком непривычном для области, в которой он работал». «Горькое и целительное лекарство, которое применила в отношении себя Россия, все еще отвергается политической медициной Европы» – эту фразу Леонов вкладывает в уста ученого Ханшина, так наивно пытающегося приспособиться к новой обстановке.
Все ждали выступления Черимова, с приходом которого в институт связывали начало его разгрома и дисквалификации, начало падения Скутаревского. Но ничего подобного не произошло. Он завоевал доверие собравшихся, его выступление могло бы оказаться триумфальным, и собрание подходило к концу, когда произошел эпизод, который один мог рассеять весь черимовский успех. Среди поданных записок оказалась одна, без подписи, и Черимов, торопившийся закончить, с разбегу прочел ее вслух. Анонимный автор просил напомнить ему, где именно у Бебеля сказано, что для построения социализма прежде всего нужно найти страну, которой не жалко. Было так, точно выстрелили вдруг в Черимова из аллегорического букета, который подносили внезапные почитатели его большевистских талантов. С осунувшимся от неожиданности лицом… Черимов предложил анониму назвать себя» (разрядка моя. – В. П.). Но конечно, никто не сознался. Скутаревский, злой и сконфуженный, что этот эпизод «позорит всех нас», а Черимов, также осудив анонима за безграмотность, сказал, что «фраза эта… приведена у покойного ныне врага нашего Бисмарка». Скутаревский предложил найти по почерку автора этой записочки, но Черимов, сохранив на всякий случай записку, подытожил этот эпизод: «Просто злоба обывателей никогда не соответствует их грамотности».
Разве это так уж важно, кто сказал, что строить социализм нужно в той стране, какой не жалко? Главное в том, что эта мысль возникла много лет тому назад и зажгла сердца сотен и тысяч марксистов.
3
Прежде чем Россия применила в отношении себя «горькое и целительное лекарство», прошло много времени. Этот эксперимент тщательно готовился сначала теоретически, а потом практически.
К. Маркс и Ф. Энгельс тщательно изучали положение России в современном им мире, изучали историю, экономику, национальный характер. Маркс изучал русский язык, встречался с русскими революционерами, в библиотеке Маркса, как свидетельствуют биографы и историки, было 526 книг и брошюр, периодических изданий; Маркс и Энгельс написали своим русским корреспондентам 146 писем и 314 получили. Известны и слова Ф. Энгельса: «Я не знаю никого, кто бы так хорошо, как он, знал Россию, ее внутреннее и внешнее положение». Россия, по мнению основоположников марксизма, относится к тем странам, за которыми надо было «наиболее внимательно следить».
В разное время Маркс и Энгельс с восхищением говорили о русском языке как об одном «из самых сильных и богатых из живых языков», выделяли Добролюбова и Чернышевского, историческую и критическую школу в русской литературе, «которая стоит бесконечно выше всего того, что создано в этом отношении в Германии и во Франции официальной исторической наукой». И вот вывод, по свидетельству одного из биографов Маркса: «…последние двенадцать лет жизни Маркса Россия фактически явилась основным объектом его интересов, его исследований».
И вот возникает главный вопрос: кто же первым произнес слова ненависти к России, к русским, ко всему славянскому миру, отнеся всех славян, кроме поляков, к реакционным нациям, подлежащим уничтожению. Приведу лишь несколько цитат из статей Маркса и Энгельса, на которые мы так долго не обращали внимания. Читаешь сегодня статьи «Борьба в Венгрии» и «Демократический панславизм» и все переворачивается в душе от ярости, чувствуешь, какой ненавистью пропитаны строки, касающиеся славянских народов, особенно русских и России как государства, которое может объединить все славянские народы в Славянский Союз и своей мощью защитить его.
Революция 1848 года, по мнению Энгельса, разделила народы и нации на революционные и контрреволюционные. Раз нации революционны, то, значит, они сохранили жизнеспособность и должны жить; а нации контрреволюционные должны «в ближайшем будущем погибнуть в буре мировой революции». С презрением Энгельс высказывается в отношении «абстрактных качеств славянства и так называемого славянского языка», «о почти кочевом варварстве хорватов» и «болгар», есть, конечно, и цивилизованные славяне, но лишь «благодаря немцам», а потому ни о каком единстве славянства не может быть и речи: «…из-за некультурности большинства этих народов эти диалекты (славянские языки. – В. П.) превратились в настоящий простонародный говор и, за немногими исключениями, всегда имели над собой в качестве литературного языка какой-нибудь чужой, неславянский язык. Таким образом, панславистское единство – это либо чистая фантазия, либо русский кнут».