Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 2. 1941–1984 гг.
Шрифт:
К тому времени я уже научился распознавать настроение и внутреннее состояние Михаила Александровича. Он явно был в нервозном состоянии, хотя всячески это скрывал; сосредоточен на своих мыслях, собран словно в комок. В такие минуты он или чистил и без того чистые ногти, или подстригал маленькими ножничками усы, и без того ухоженные.
Одет как обычно. Гимнастерка, галифе, из мягкого хрома сапоги. Орденов и медалей он никогда не носил.
Правительственная машина пришла около двенадцати часов. В запасе час времени. Лучше подождать в приемной, чем опоздать хотя бы на минуту.
Со Староконюшенного до Кремля езды минут десять, а на машине с правительственными клаксонами и того меньше. Выезд на Гоголевский бульвар по Сивцеву Вражку, поворот направо, еще поворот налево у Кропоткинской, и вот они, Боровицкие ворота. Кремлевские порядки в те времена были усложнены. Почему-то машине с Шолоховым был открыт проезд через Спасские ворота. По Волхонке в те времена был проезд в обе стороны. Мы выскочили на площадь к Историческому музею, Шолохов вдруг попросил шофера подъехать к «Гранд-Отелю».
Шофер взглянул на сопровождающего, тот взглянул на часы и в знак согласия кивнул ему. Дорого, наверное, обошелся ему этот неосторожный кивок. Машина круто повернула в нарушение установленного движения и остановилась у входа в ресторан.
Я спросил:
– Зачем? Вас ждут!
– Ты не знаешь зачем? Пойдем!
Мы вышли из машины и поднялись на второй этаж.
Тут же, узнав его, к нему подбежал метрдотель, старый знакомый.
При входе в зал, еще до столиков, небольшой, отгороженный занавесями, кабинетик метрдотеля.
Михаил Александрович раздвинул занавеси и бросил метрдотелю:
– Я на минутку. Накоротке! Две бутылки коньяка «КС». Одну с собой.
По тем временам это был высокой марки грузинский коньяк. Бежать за ним метрдотелю не пришлось. Нашелся в шкафчике.
Тут же появились на столе два фужера.
– А себе? – спросил Шолохов. – За хорошее предприятие выпьем!
– За хорошее можно! – согласился метр.
Я с упреком глядел на Шолохова. Он понял мой взгляд.
– Ничего ты не понимаешь. Не с пустыми же идти руками.
Взял со стола бутылку и засунул ее в широчайший карман галифе.
Сам разлил коньяк.
Шолохов присел на край стула и отпил глотка два. Метр осушил фужер.
– Садись, – приказал он мне. – Время еще есть!
Я смотрел на часы. Стрелки неумолимо двигались к роковому часу.
Он заметил мой жест с часами и досадливо сказал:
– Не мельтеши!
Между тем наметилось какое-то странное и тревожное движение. Метр выглянул за занавеси и побледнел, отступил на шаг, у него мелко задрожали руки. Шторы раздвинулись, в кабинетик вошел Поскребышев, за его спиной виднелись фигуры молодых людей в плащах. Вполголоса он гневно произнес:
– Михаил, не о двух ты головах!
– У всех по одной, а не по две! – ответил, посмеиваясь, Михаил Александрович и, обращаясь ко мне, добавил: – Федор, налей нашему гостю!
– Наливай! – неожиданно согласился Поскребышев.
– Ого! – воскликнул Михаил Александрович. – Слышу речь не мальчика, а мужа!
– И себе наливай! – приказал мне Поскребышев. – Да не стесняйся! По полной!
Взял у меня из рук бутылку, налил мне и метру фужеры доверху. Бутылка сразу опустела.
И я и метр поняли, в чем дело. Нелегкая это для меня задача – сразу выпить полный фужер, а пришлось. Метр человек тренированный. Шолохов по своему обычаю сделал всего лишь глоток. На секунду отвлек его внимание фужер, Поскребышев выплеснул содержимое своего фужера через плечо.
– Едем, Михаил. Я на час передвинул твою встречу! Хозяин не будет тебя ждать!
– Я год ждал…
Не так-то громко были произнесены эти слова, а прозвучали как гром. Невозможные, вне логики того времени…
Лицо Поскребышева ничего не выразило, однако почувствовалось, что в душе он содрогнулся.
Шолохов, странно посмеиваясь, извлек из кармана галифе вторую бутылку и поставил ее на стол.
Не простившись, ни слова не молвив, Поскребышев задернул занавеси и ушел.
В оцепенении замер метр, я не знал, куда спрятать глаза. Не сказал бы, что я испугался, но нетрудно понять, какие могут явиться последствия.
Последствия не замедлили. Можно сказать, что явились мгновенно.
Пока успела опорожниться вторая бутылка, в статусе Шолохова совершились перемены. Обычно Шолохов вызывал машину из гаража ЦК. И на этот раз позвонил в гараж диспетчеру, чтобы прислали машину доехать до Староконюшенного. Диспетчеры – женщины, они всегда были любезны, крайне предупредительны, рады были услужить почитаемому писателю. Я не помню случая, чтобы Шолохову отказали в присылке машины, в какое бы то ни было время дня и ночи. Здесь же последовал отказ. Машины, дескать, все в разгоне. Такого в гараже ЦК не бывало и быть не могло.
Добраться из центра Москвы до Староконюшенного не велика задача. Взяли такси. Михаил Александрович в раздумье, но иногда усмешка трогает его губы. Невеселая, как бы отражение его раздумий. Он умел взглянуть на себя со стороны, оценить иронически обстоятельства, им же самим созданные.
Из дому позвонил в службу ЦК КПСС, занимавшуюся заказом железнодорожных билетов. У него всегда принимали заказ. И здесь отказ. Усмехнулся.
– Ну что же, сделаем еще одну проверку.
Он набрал номер Управляющего делами Центрального Комитета Крупина. Не знаю, что их связывало. Дружба? Но вот вопрос, имела ли место дружба у лиц столь высокой номенклатуры ко времени стабилизации сталинского режима? Деловые связи, и только. Крупин был с Шолоховым крайне предупредителен. А как же иначе? Кому из ответственных работников Центрального Комитета не было известно особое отношение Сталина к Шолохову? Хозяин ласков, ласковы и его лакеи. Я не усомнился бы в их дружбе, если бы в этот день он вышел на связь с Шолоховым. Его, конечно, не оказалось на месте. Никто не знал, куда он вышел. Раньше никогда так не отвечали. И если Крупин действительно отлучался, его тут же отыскивали и он перезванивал Шолохову.
– Все ясно! – молвил Михаил Александрович. – В армии это называется «снять с довольствия». Вот тебе депутатский мандат, поезжай в железнодорожные кассы в «Метрополе», в депутатскую. Авось туда не дошло. Бери купе в мягком вагоне на любой поезд. Проводишь меня до Миллерова…
Билеты я взял на вечерний поезд и поехал домой собраться в дорогу. Я спешил, но к телефонному звонку подошел. Звонили из ЦК, по поручению Михаила Андреевича Суслова. По его поручению мне передали, что, если я, Шахмагонов, еще раз появлюсь возле Шолохова, в Комиссии партийного контроля поставят вопрос о моем исключении из партии.