Михаил Тухачевский - жизнь и смерть 'Красного маршала'
Шрифт:
Родители Мавры наверняка радовались, что дочка столь удачно вышла замуж, поднялась из беспросветной бедности к достатку, который Милоховым и не снился. Однако относительное благосостояние Тухачевских сохранялось очень недолго. И виной этому был сам Николай Николаевич.
Ольга Николаевна вспоминала:
"Отец не выносил пьянства. Дома никогда не подавалось вино, даже рюмок не было. Он обожал лошадей, бега и скачки".
Нелюбовь к спиртному Михаил унаследовал от отца. Всю жизнь пил очень умеренно, предпочитая хороший коньяк. Этим он разительно отличался от многих сослуживцев по русской и Красной армии. Например, прославленный впоследствии маршал Георгий Константинович Жуков в конце 20-х, будучи еще простым командиром полка, получил "строгача с занесением" не только за "аморалку" (тогда за него боролись первая и вторая жены
К тому же в сельском хозяйстве Николай Николаевич ничего не смыслил и, будучи от природы человеком добрым, не проявлял необходимой твердости с арендаторами. Отношения с крестьянами строились довольно патриархально и по большей части в ущерб барину.
Двоюродный брат Николая Николаевича полковник М. Н. Балкашин, доживая свой век в эмиграции, вспоминал:
"В случае какой-либо нужды или беды -пожара, увечья, падежа скота крестьяне шли к Тухачевским и получали ту или иную помощь. По праздникам у тетки (Софьи Валентиновны.
– Б. С.) был амбулаторный прием, усадьба заполнялась всевозможными пациентами, она их сама лечила и давала лекарства. Крестьяне нещадно травили их луга и делали порубки в лесу. Когда брат их за это стыдил, говорили: "Так где же нам и взять, как не у тебя, Николай Николаевич?" - и начинался обычный припев: "Мы ваши, вы наши", тем дело и кончалось. Со своей стороны, крестьяне в случае какого-либо события у Тухачевских: прорыва плотины у мельницы, лесного пожара и прочих - без всякого зова дружно приходили на помощь".
Семья, в которой родился будущий маршал, была большая. Михаил был третьим по счету ребенком, а всего Бог наградил четырьмя сыновьями и пятью дочерьми Николая Николаевича и Мавру Петровну. Последняя, по свидетельству того же Балкашина, "была прекрасной души человеком, скромная, приветливая, хорошая мать и хозяйка. Она пользовалась большим уважением соседей-помещиков и крестьян". Однако домовитость жены не могла компенсировать беспомощность мужа в хозяйственных делах. В 1898 году пришлось за долги продать Александровское, и Тухачевские перебрались в столь же расстроенное, но меньших размеров имение Софьи Валентиновны близ села Вражское в Чембарском уезде Пензенской губернии. Здесь Тухачевские были столь же нерасчетливы в отношениях с крестьянами, как и в Александровском. Но эта непрактичность после октября 1917 года совершенно неожиданно обернулась, можно сказать, нешуточной выгодой.
Сестра Михаила Ольга вспоминала об отце:
"Это был прямой, чистый человек, без всяких условностей и предрассудков. Потому они и разорились и сами остались без всего. Зато после революции, когда крестьяне делили имение, то собрали сход и постановили выдать нам две коровы, две лошади, сельхозинвентарь и сказали, что они помнят, как помогали им отец и бабушка".
Бабушка Михаила была женщиной, замечательной во многих отношениях. Умная, образованная, Софья Валентиновна не раз бывала в Париже, лично знала Тургенева и даже будто бы послужила прототипом героини тургеневского рассказа "Вечер в Сорренто", посещала кружок Полины Виардо. Была неплохой пианисткой, училась у самого Антона Рубинштейна, познакомилась во Франции с великим Шопеном, любила играть его произведения, а также музыку Бетховена, Листа, Моцарта. Софья Валентиновна и Николай Николаевич часто музицировали в четыре руки на рояле, на котором некогда давал концерты Рубинштейн. С ними дружил ученик Танеева и лучший знаток Скрябина Николай Сергеевич Жиляев, позднее подружившийся и с Михаилом Николаевичем, с которым сохранил на всю жизнь самые добрые отношения и разделил трагическую судьбу. Через Жиляева Тухачевский познакомился с первым в своей жизни большевиком-музыковедом Николаем Николаевичем Кулябко, также ставшим его другом и сыгравшим немаловажную роль на начальном этапе военной карьеры "красного Наполеона".
Михаил с ранних лет тянулся к музыке. Много лет спустя, зимой 37-го, наверное, предчувствуя скорый арест, он сказал одной из сестер:
"Как я в детстве просил купить мне скрипку, а папа из-за вечного безденежья не смог сделать этого. Может быть, вышел бы из меня профессиональный скрипач..."
В итоге играл на скрипке Тухачевский лишь на любительском уровне. Зато проявил большой интерес к изготовлению скрипок, став единственным в мире маршалом - скрипичным мастером.
Николай Николаевич привил детям интерес не только к музыке, но и к книгам. Михаил рано научился читать и читал много, запоем. Устраивал и домашние спектакли. Сестры вспоминают:
"Пьесы сочиняли сами, и сами же рисовали смешные афиши. Главными действующими лицами бывали Михаил и Шура. Николай открывал и закрывал занавес, а также исполнял обязанности суфлера. Игорь играл на рояле".
Потом, уже в гимназии, на смену самодеятельным пьесам пришел Чехов. В инсценировке чеховской "Хирургии" Михаил играл роль фельдшера, а в "Канители" - дьячка. В те годы эти и другие чеховские вещи входили в стандартный репертуар домашних театров. Тезка Тухачевского и почти что сверстник Михаил Булгаков в это же самое время за сотни верст от глубоко провинциальной Пензы, в цветущем, благоухающем садами Киеве, "матери городов русских", своим сестрам запомнился блестящим исполнением роли бухгалтера Хирина в другой чеховской постановке - "Юбилее". Булгакову суждено было стать великим писателем и драматургом. Похоже, литературные и артистические способности были и у Тухачевского. Те, кто его знал, отмечали необыкновенное для советских военных умение держать себя в любом обществе, а также то неотразимое, почти, гипнотическое впечатление, которое маршал производил на женщин.
Даже прочно связав свою жизнь с армией, Тухачевский остался не чужд литературному труду, публикуя много статей на военную тему в газетах и журналах. Бывший секретарь газеты Западного округа "Красноармейская правда" Н. В. Краснопольский свидетельствовал:
Тухачевский "не терпел так называемого "заавторства". Неоднократные наши попытки подсунуть ему на подпись статьи, подготовленные сотрудниками редакции, отвергались с порога. Михаил Николаевич имел определенное литературное имя, свой литературный стиль, устойчивую литературную репутацию и очень дорожил этим".
Но не в литературе и искусстве увидел Тухачевский свое предназначение. С детства он мечтал стать офицером и готовил себя к тяготам военной службы. Сестры Елизавета и Ольга вспоминали:
"Еще совсем маленьким Михаил пристрастился к верховой езде, упражнялся с гирями, очень любил бороться. И редко кто из сверстников мог побороть его. Брат Николай удивленно спрашивал:
– Что ты, в цирк готовишься, что ли? Зачем тебе все эти тренировки? Для чего силы копишь?
И Миша отвечал с детской непосредственностью:
– Силы, нужны мне, чтобы не нуждаться в посторонней помощи, если потребуется передвинуть письменный стол или шкаф с книгами. Эта привычка все делать самостоятельно, не прибегать без необходимости к помощи других осталась у него на всю жизнь".
Рано проявился у Михаила интерес к воинской службе. М. Н. Балкашин вспоминал:
"Миша отличался особой живостью характера. С раннего детства у него была любовь к военным, всё равно, будь то солдат, пришедший на вольные работы, заехавший в гости исправник или кто-либо другой, лишь бы он был в военной форме. Меня, когда я приезжал к Тухачевским юнкером, а потом офицером, он буквально обожал, сейчас же завладевал моей шашкой, шпорами и фуражкой. Заставлял меня рассказывать разные героические эпизоды из наших войн, про подвиги наших солдат и офицеров. Десятилетним мальчиком он зачитывался историей покорения Кавказа во времена Ермолова и Паскевича. В юношеском возрасте он увлекался походами и сражениями великих полководцев. Русскую военную историю он знал превосходно, преклонялся перед Петром Великим, Суворовым и Скобелевым".
Лидии Норд сам Тухачевский рассказывал, что военным делом в совсем еще юном возрасте заразился от своего двоюродного деда генерала, вояки до мозга костей:
"Я всегда смотрел на него с восторгом и с уважением, слушая его рассказы о сражениях. Дед это заметил, и раз, посадив меня к себе на колени, мне было тогда лет семь-восемь, он спросил: "Ну, Мишук, а кем ты хочешь быть?" - "Генералом", - не задумываясь, ответил я. "Ишь ты! рассмеялся он.
– Да ты у нас прямо Бонапарт - сразу в генералы метишь". И с тех пор дед, когда приезжал к нам, спрашивал: "Ну, Бонапарт, как дела?" С его легкой руки меня дома и прозвали Бонапартом... В Бонапарты я, конечно, не метил, а генералом, сознаюсь, мне очень хотелось стать".