Михайловский замок
Шрифт:
– Мне все кажется, милый друг, - сказал он Карлу, - я здесь, на плафоне, несколько польщен, в натуре я много старее. Не так ли?
– О нет, - едва удержавшись от смеха, возразил Карл и, снисходя к слабости учителя молодиться, любезно прибавил: - Сходство изрядное, и художник вам ничуть не польстил.
Галерея Рафаэля вела в залу с прекрасной античной статуей Вакха и Дианы Гудона.
Здесь кончались парадные императрицыны покои. Последняя зала соприкасалась с караульной комнатой, где всегда на часах стоял взвод. С плафона кисти бездарного
– Милый друг, - сказал, прощаясь с Карлом, Бренна, когда они уже вышли из дворца и собирались идти в разные стороны, - перед балом посмотрите еще за Брызгаловым. Я думаю, лучше распределить вам самим похитрей освещение. Дело будет надежней, нежели допустить кастеляна, накурить до тошноты этой церковной душистой бумажкой, как она называется?
– и, плохо выговаривая по-русски, он вспомнил сам: - Мо-ниш-ка?
– Монашка, - улыбнулся Карл и перевел Бренне это слово по-французски и по-итальянски.
Пален вслед за государем прошел через Рафаэлеву галерею в его апартаменты. Прихожая расписана была отличными картинами Ван-Лоо, темой которым послужили легенды из жизни св. Григория. Во второй метнулся в глаза потолок, плафон работы Тьеполо, где Антоний и Клеопатра восседали в смешных, им не современных костюмах. Третья комната - библиотека Павла. Здесь были шесть шкафов красного дерева, на которых стояли красивые вазы из порфира. В этой комнате всегда дежурили лейб- и камергусары. Отсюда боковая дверь вела в кухню, и кухарка-немка готовила исключительно для государева стола. Павел сильдее всего опасался отравы.
Другая дверь вела в маленькую комнату, предназначавшуюся для постоянной стражи и соприкасавшуюся с витой лестницей. Она шла во двор, где стоял один часовой. По ней же Павел мог приходить никем не замеченный в апартаменты Гагариной, которые располагались прямо под его кабинетом.
В спальне императора стены тоже были обложены деревом и выкрашены в белый цвет. Посредине стояла его малая походная кровать, без занавесок, с простыми ширмами. Над кроватью ангел-хранитель Гвидо Рени. В углу портрет рыцаря-знаменосца кисти Жана Ледюка. Рыцарем этим очень дорожил Павел: он считал его своим особым защитником.
Письменный стол императора был замечателен: он стоял на ионических колонках из слоновой кости с бронзовыми цоколями и капителями. Решетка, тоже из слоновой кости, самой тонкой работы, украшенная маленькими вазами, была выточена Марией Федоровной.
Великолепный ковер покрывал пол. В комнате были две двери, скрытые занавесью: одна дверь была в уборную, другою запирался шкаф, в который прятались шпаги арестованных офицеров. Двойные же двери, которые комнату императора отделяли от комнаты императрицы, были закрыты задвижкой и заперты ключом по приказу Павла, вдруг ставшего опасаться жены под влиянием злых наговоров графа Палена. Стена была очень толста - императрица не могла бы услышать ни шума, ни криков из комнаты императора.
Павел показал графу Палену все свои картины, особенно остановился на рыцаре-знаменосце Ледюка.
– Этот рыцарь, - сказал он, - мой хранитель, больше скажу вам, дорогой Пален, - он мой советник. Сам крестоносец, он вдохновил меня на великую идею негласного крестового похода на восставшие темные силы.
Лицо Павла было смешно и вдохновенно. Он поднял голову, высоко поставленные надбровные дуги поднялись еще выше, крошечный носик опрокинулся вместе с ними, показав две открытые трепетные ноздри и очень большие голубые сияющие глаза. Они одни были живыми и человечески полными чувства на этом странном лице, похожем на маску.
– Осмелюсь спросить, - осторожным, ласковым дядькою, привыкшим руководить озорным питомцем, сказал тихо Пален, - о каком негласном крестовом походе ваша речь?
– О походе на Индию!
– воскликнул Павел, подходя к рыцарю.
– Не правда ли, мой покровитель?
– Он быстро обернулся к Палену. Тот стоял, высокий, доброжелательный, с такой добродушно-откровенной улыбкой на большом, отчетливо вылепленном лице, что Павел, как всегда у него бывало, когда он оставался наедине с этим крупным человеком, источавшим здоровье, поверил ему, успокоился и доверчиво рассказал:
– Я, как помазанник божий, обязан охранить мой народ. То, что кажется профанам сумасбродством и моей капризной прихотью, - есть веление свыше. Пока я знал, что божий перст почиет на Англии, ибо она была против мятежной Франции, я, как вам известно, отправил войска свои в итальянский поход. Но сейчас высшей силе добра служит Франция, и я готов поразить в Индии англичан.
Пален призвал на помощь всю свою придворную выдержку и еще тише, спокойнее и добрее сказал:
– Смею спросить, ваше величество, что же является руководящим, так сказать, указующим вам сию истину перстом?
– Остров Мальта!
– воскликнул Павел.
– Сейчас его захватили, как разбойники, англичане и, как разбойники, не хотят возвращать его мне гроссмейстеру!
– с невыразимым величием и уважением к этому титулу поднял он к рыцарю правую руку, как бы его беря в свидетели.
– А первый консул...
– он прошептал Палену, как великую тайну: - на самом деле это великий монарх, это душа великого монарха в нарочитой оболочке; дабы не узнали профаны. Первый консул мне предлагает вернуть святой остров обратно. И против силы тьмы мы сейчас с ним едины.
Пален, удерживая с усилием прежнее выражение на лице, еще нагнул голову, как бы благоговейно принимая доверие, оказанное ему императором, а сам зло и жестко подумал: кончать с ним немедля... обработали иезуиты.
– Но это высказанное вам обоснование моих действий между нами, не правда, ли, Пален? Подчиненные не имеют права, как в святилище, проникать в душу монарха. Им слово помазанника - закон. Так, Пален?
– Ваше величество...
– низко склонился всей грузной фигурой Пален.