Михайловский замок
Шрифт:
Не улыбаясь, придворный архитектор склонился перед Павлом:
– Не замедлю исполнить, ваше величество.
Все еще смеясь, Павел быстрым шагом стал пробегать комнаты. Он видел их много раз, но так любил этот свой новый замок, где никто до него не жил, о котором были ему торжественные видения и предсказания долголетия. Чувство защиты внушали ему эти толстые непросохшие стены. Никакое пушечное ядро их не возьмет.
Следующая комната была тронный зал, ее стены покрыты зеленым бархатом и затканы золотом. Огромная печь богато отделана бронзой, а трон обит красным бархатом, заткан и вышит золотом. Над троном герб России, окруженный гербами царств Казанского, Астраханского и Сибирского.
– Предок мой, Грозный, покорил эти царства, - Павел широким движением обвел гербы,; - а я прибавил маленький остров Мальту и белый восьмиконеч
ный этот крестик. Но по значению своему мое приобретение окажется больше всех земель, завоеванных до меня!
Он надулся, как бы желая стать выше ростом, но все еще на целую голову был ниже грузного Палена, которого гордо спросил:
– Сомневаетесь, граф?
– Ваше величество, из вифлеемских яслей засиял некогда свет для всего мира, то же повторится и с указанным вами островом, - почтительно склоняясь, тоном старшего, забавляющего ребенка, сказал Пален.
– Отныне белый мальтийский крест с вашим именем в истории неразлучен.
– Самое большое зеркало!
– не дослушав, вскричал Павел и захлопал в ладоши, подбегая к простенку между двумя кариатидами, - И оно вылито на моем стекольном заводе.
Прошли галерею, в подражание знаменитой лоджии Рафаэля расписанную по стенам арабесками Пьетро Скотти и великолепными фигурами Виги. Дальше через широкие и высокие двери из зеркальных стекол вошли в галерею Лаокоона. На минуту Павел задержался перед запрокинутой головой страдальца и, тихо вздохнув, вымолвил:
– Какова, однако, сила искусства? Изображено страдание величайшее, а нам на него смотреть - не скорбь, а блаженство. Когда б кто так в живой жизни устроил?
Бренна придворно вытянулся и доложил:
– Осмелюсь указать, что сей Лаокоон скопирован в Риме с антика, высечен из единой глыбы мрамора, без пятен и жилок...
– Я совсем не о том, - прервал его Павел и, захохотав неприятным отрывистым смехом, пробежал дальше, вдруг остановился и сказал тоном приказа Бренне:
– Еще раз осмотреть все места, неблагополучные по Сырости, и представить на рассмотрение мне. Только прошу не повторять заодно с лекарями, - он сердито обвел глазами Александра и Палена, словно они только и делали, что повторяли неприятные ему вещи, - не повторять, что в этом здании большой вред для здоровья. Здесь я родился - в Летнем дворце, здесь я хочу умереть - в Михайловском замке. Однако не сейчас еще...
Павел опять неприятно засмеялся и, обращаясь к Александру, сказал:
– Заинтересован посмотреть: какую это любопытную статую себе выписал из Рима ваш брат Константин?
Александр, сразу съежившись, тихо ответил:
– Я ее не видал еще, ваше величество.
Бренна сделал знак Росси следовать за государем, а сам пошел навстречу появившемуся в глубине апартаментов кастеляну Брызгалову и о чем-то стал с ним говорить.
Павел в комнате цесаревича долго рассматривал прекрасную мраморную копию гермафродита. Он все сильнее краснел, потом сердито зафыркал и закричал:
– Непристойность. Убрать. Разбить молотками...
– Ваше величество, - сказал Росси, - это высокое произведение искусства, а не непристойность, и мысль его философски возвышенна.
Павел подбежал к Росси, бешено глянул в его красивое лицо, но, встретив ясность взгляда, вдруг остыл и спросил больше с любопытством, чем с гневом:
– Крайне заинтригован, сударь, узнать сию возвышенную идею муже-женского кумира.
– Это произведение вдохновлено известным мифом Платона о том, что первоначально человек был и мужчина и женщина в одном образе и едином теле. Будучи рассечены надвое, став раздельными, одинокими, мужское и женское начала жадно ищут утраченное ими восполнение. Чаще всего при встрече они ошибаются, отчего и проистекают все горести и неудачи любви. Но если произойдет великая удачная встреча, она принесет и великое счастье. Эта скульптура - копия из виллы Боргезе. В изящных формах, взятых от обоих полов, она есть попытка восстановления первоначального, в себе самом законченного человека.
– Чудесно!
– воскликнул восхищенный Павел.
– Гермафродит нашел себе прекрасного адвоката, а мне преподан прекрасный урок. Но почему, сударь мой, некие прочие, - он насмешливо поглядел в сторону Александра, - или молчат, или спешат соглашаться с моим часто неправильным суждением?
И Павел, всем поклонившись, прошел было в свою спальню, но быстро обернулся, как это у него теперь вошло в привычку, и, заметив, что Пален что-то говорил Александру, резко приказал:
– Граф Пален, за мной. Наследнику успеете передать ваши новости.
Пален почтительно склонил голову, чтобы скрыть невольную бледность. У него в кармане, на листке толстой несгибающейся бумаги, были написаны имена заговорщиков. И он только что сказал Александру, что пробил час поставить ему там свое имя - первым.
Росси нашел в глубине тронного зала Бренну с Брызгаловым.
Учитель по-французски продиктовал ему для записи все, что требовало немедленной поправки.
– Уже назначен бал, - сказал Бренна, - необходимо хоть для одного-этого вечера создать здесь видимость сухих стен.
Карл указал на полосы льда в дршин шириной, которые тянулись сверху донизу по всем углам.
– Горячим утюгом, что ли, стенки прогладить, - проворчал Брызгалов и, ткнув своей палкой в лед, покачал головой.
– Просуши-ка поди, когда лед в перст толщиной.
– Передайте ему, милый друг, он мою русскую речь плохо разумеет, своим обычным высоким штилем приказал Бренна, - необходимо так расположить освещение, чтобы в углах сгустились тени и укрыли от глаз публики сырость.
Росси перевел, Брызгалов, поняв, в чем дело, подмигнул и залихватски сказал:
– Вотрем очки! Бумажками так накурю, что твой туман в лесу будет.
Несмотря на постоянный огонь в двух огромных каминах, плесень, разрушающая живопись, уже про-змеилась повсюду, искажая и уродуя картины. Прошли дальше, в покои императрицы, которая сейчас отсутствовала, а ее дежурные фрейлины пожаловались, что не могут согреться, несмотря на отличные березовые дрова в камине.
В комнатах Марии Федоровны стены были обшиты деревом, и сырость, скрытая обивкой, не успела еще испортить чудесных ковров бледно-голубого фона с видами Павловска. В нише стены белела мраморная копия с Бернини Аполлон й Дафна. Роскошные двери вели в кабинет, чрезмерно украшенный и тяжелый. Зато парадная спальня, которая за ним следовала, при всей роскоши была воздушна и словно расположена прямо под вечно голубым небесным сводом. Эту иллюзию делал бархатный балдахин с богатой позолоченной резьбой, высоко поднятый над- кроватью. Дополняла впечатление легкости стройность коринфских колонн, разделенных диванами, тоже голубыми. Все это богатство много раз было отражено зеркалами. Тронный зал императрицы был меньше, чем у Павла, с богатым камином, украшенным барельефами девяти муз. А к трону вела всего одна ступень. Рядом с тронным залом была расположена галерея Рафаэля с чудесными коврами - копиями знаменитых ватиканских картин. Средняя плафонная картина изображала храм Минервы. На ступенях храма восседали свободные искусства, и лицо грека, изображавшего зодчество, было списано с архитектора Бренны, чем последний очень гордился. Его прославили в городе как человека, очень нажившегося на постройке замка, который и построен-то им по чужому, баженовскому, плану. И это свое изображение во дворце на плафоне покоев самой императрицы Бренна воспринимал как высокую аттестацию его добродетели, закрывающую рот всякому злословию.