Микенский цикл
Шрифт:
– Капанид?
Мой друг смотрит в сторону, сопит, дергает волосинки |на подбородке.
– Понимаешь, Тидид... Они... Мои родичи... Они вроде как... А, ну их!
Широкая ладонь взлетает вверх, рубит холодный зимний воздух:
– К воронам их всех! Ты – ванакт! Да, ребята, о чем мы тут болтаем?
– О троне, Сфенел, – негромко отвечает толстяк Полидор. – О троне. И об Аргосе.
Он прав. Великий Атрей не шутит. Слово «ванакт» и слово «война» теперь для нас – одно и то же.
– Дядя Эвмел?
Дядя Эвмел – старший. Дядя Эвмел –
Дядя не спешит. Молчит, на меня не смотрит. Вниз смотрит – на холодные каменные плиты.
– Дело не в титуле, Тидид, – наконец вздыхает он. – Атрей все равно начнет войну. Он прав, над Ахайей должен быть владыка – единый, всевластный. Только мне кажется, время у нас еще есть. Пока жив Эврисфей...
Дядя замолкает, худые пальцы сжимают навершие тонкой трости.
– Отступать поздно, Диомед! Ты – ванакт! Мы за тебя, гиппеты – тоже... Ты – ванакт!
Все сказано. Пора махнуть рукой, впустить толпящееся у дверей стадо, надеть пурпурный плащ, застегнуть золотую фибулу... Вот и венец – на серебряном треножнике, у самого трона, ждет...
– Я, Диомед сын Тидея, ванакт Аргоса, Арголиды и всей Ахайи, повелитель Тиринфа, Трезен, Лерны, Гермионы, Азины, Эйона, Эпидаврй, Масеты и Эгины Апийской...
От приоткрытого окна несет холодом. Внизу – пустая, безлюдная площадь, мокрые от ночного дождя каменные плиты...
– Мама!
Не говорю – шепчу, еле двигая губами. Почему она не отвечает? Почему не слышит?
– Мама! Что мне делать? Еще не поздно, скажи? Мне не надо этого, я не хотел, никогда не хотел!
– Хотел...
Чей это голос? Ее? Или просто – дальнее эхо?
Все! Пора!
Пора!
– Ну что, богоравные, начнем?
– Сам ты богоравный! – охотно откликается кто-то.
И уже ничего не изменить, не исправить, сейчас я накину пурпурный фарос, надену венец, сяду на каменный трон. На мой трон...
Нет, неправда! Это не мой трон! Это трон Адраста Злосчастного, трон дяди Эгиалея, трон Киантиппа, который просто не успел вырасти. Я – случай, меня кликнули, как зовут стражника, чтобы выгнать вора, забравшегося в дом.
...И над всем – над тронным залом, над Лариссой, над спящим Аргосом – тяжелая, железная тень всесильных Микен. Они не признают. Никогда!
Я-не первый.
Я – второй!
ПЕСНЬ ПЯТАЯ
ИГРА АТРЕЯ
СТРОФА-I
Острые ногти скользнули по животу, врезались в кожу, оставляя ровные красные полоски. Не ногти – звериные когти. И пахло от нее зверем – маленьким хищным зверьком, привыкшим к крови и парному мясу. Не стонала, не кричала, не открывала глаз – и не отпускала, цепляясь когтями за мои плечи, за руки, за спину. Коротконогая, крепкая, губастая, плоскогрудая, с широкими мужскими плечами, с густым черным волосом на ненасытном лоне...
Наконец когти разжались: меня выпускали на свободу. Я облегченно перевел дух, потянулся к хитону...
– Богоравный ванакт разрешит мне засвидетельствовать свое уважение богоравному басилею Сфенелу?
Спросила, все еще лежа, даже глаз не открыв, колен вместе не сведя. Я восхитился.
Басилисса какого-то городишки из элидской глуши, дальняя родственница Промаха Дылды, гостила у него в Тиринфе, заехала на денек в Аргос. А я еще удивлялся, когда она попросила о встрече!
С гостями-басилеями легче – выпьешь с ними чашу-другую-третью (четвертую!), и свободен.
...А на животе, правее пупка – пять красных полосок. Звериная метка!
Править надо, сидя лицом к югу.
Это не я придумал – на одной хеттийской табличке было. Долго я понять не мог, почему именно к югу? Не к востоку, не к северу. А потом сообразил. Дело не в том, куда лицом. Просто править следует, не суетясь. Сидишь – а дела сами делаются. В этом и секрет. Мудрый правитель со своих плеч бремя снимет, на чужие возложит, а самому только поглядывать остается.
Дед мой, Адраст Злосчастный, так и делал. А я еще удивлялся, отчего это он из Лариссы носа не кажет. А зачем?
Все и так шло, как должно.
Увы, за два года я так и не научился. Лицом к югу не получалось, и к востоку тоже. Ванакт Диомед правил, как челнок в ткацком станке.
Одеваться она не спешила, так и стояла у ложа нагая, пахнущая лесом и терпким потом. Стояла, на меня подглядывала, словно жалея, что отпустила. Я заранее посочувствовал бедолаге Капаниду...
– Ванакт!
Спасен! В дверях – чернобородый Мантос, старшой охраны. На гостью даже не поглядел – привык и не к такому.
– Пора, ванакт!
Хорошо, что пора! Хорошо, что можно накинуть хитон, фарос, золотой венец... убежать.
Даже спиной я чувствовал ее улыбку – довольную, сытую, чуть снисходительную...
Ванак-челнок помчался править дальше.
* * *
Теперь пора на колесницу. Самое время – Сфенел уже ждет, и Киантипп ждет, и кони бьют копытами по каменным плитам. День Геры Анфии, покровительницы славного Аргоса; значит, самое время ехать в храм – через весь город, торжественно, при венцах и свите. Добрые аргивяне с раннего утра возле ворот собрались – ждут.
– Я вожжи возьму! – это Капанид, басом. – Я! Дядя Диомед, я! Ты же обещал! Дядя Сфенел, ты все время правишь!
Это Киантипп. Восемь лет парню, а характер – не подступись. Я бы и сам прокатился-промчался квадригой по аргосским улицам, но после звериной охоты (кто на кого охотился?) мне лучше вожжи не доверять.
– Туда – басилей Сфенел, обратно басилей Киантипп... и басилей Сфенел.
– А почему только обратно, дядя?
Трудно блюсти мир в Арголиде!
За воротами Лариссы – толпа. Нечасто увидишь нас троих вместе, да еще на колеснице, в венцах и фаросах. Сотен пять собралось, еще столько же вдоль Деметровой улицы, по которой нам ехать, стоят.