Мико
Шрифт:
Она пронизывала Николаса, когда он протискивался сквозь ритмично колышущуюся толпу. Глаза его блуждали в море юных накрашенных лиц, натыкаясь на смех, возбуждение, замечая модно причесанные головки, склоненные на плечи парней, руки, обнимающие талии и бедра, извивающиеся тела дервишей ночи, завороженных музыкальными ритмами, распаленных алкоголем и запретными наркотиками, а над всем этим — пьянящее чувство вечной молодости. Смерти не было здесь места, и, приди она, ее бы оставили за порогом.
На какой-то миг Николас удивился самому себе — что, собственно, он здесь ищет. Он подумал, о Жюстин,
Заметив Николаса, идущего по залу, Акико Офуда быстро спряталась в тень. Сердце ее лихорадочно забилось. Почему Николас появился тут? Неужели ему что-то известно? Может ли быть такое?
“Нет, — подумала она, успокаивая себя. — Еще слишком рано. Это, конечно же, простое совпадение. Шутка богов”. Она поднялась со своего места и медленно пошла вдоль залитой светом танцплощадки.
Она не теряла Николаса из виду, наблюдая за ним незаметно, но внимательно. Она рассматривала его жесткое, угловатое лицо, в котором не было ничего от классической красоты. Оно было слишком странным и необычным. Продолговатые, вытянутые к вискам карие глаза выдавали восточную кровь, как и характерные скулы. Но мощная англосаксонская нижняя челюсть была явно западного происхождения — наследство, доставшееся от отца.
Широкоплечий брюнет с узкими бедрами танцора и мощными мускулистыми ногами серьезного атлета.
Акико захотелось раздеть его донага, чтобы насладиться этим переплетением могучих мышц. Она и сама толком не знала, чего хотела. Столько противоречивых чувств, борющихся друг с другом, переполняло ее.
Как она ненавидела Николаса! Ее поражала сила этой ненависти. Непредвиденная встреча обнажила весь спектр эмоций, так долго скрываемых Акико. Она дрожала от ярости, несмотря на то, что ее глаза наслаждались его движениями, исполненными мощи, заметной даже с такого расстояния, — в повороте головы, в плавной походке, в точных движениях плеч и рук. Все говорило о чрезвычайной опасности, тугой пружиной свернутой внутри этого человека.
Но, следуя за ним на определенном расстоянии, она ощутила странный, зарождающийся в ней восторг; мелькнула мысль:
“Какая же выдающаяся карма должна быть у меня, если я получила такое преимущество перед ним с самого начала!” Сердце ее громко стучало, пока глаза впитывали силу Николаса, мощь его духа. Как же она ждала момента, когда впервые лицом к лицу встретит его! Невольно ее пальцы дотронулись до щеки, легко поглаживая упругую кожу. У нее едва не закружилась голова от сладостного предвкушения, хотя ее воля и стремилась оттянуть этот момент как можно дальше. После столь долгого ожидания Акико не хотела скорой развязки, и, конечно, это не должно было случиться раньше назначенного времени.
О да, это было гениально — предложить Сато пригласить гайдзинов на свадьбу! “Особенно этого Линнера, — шептала она своему будущему мужу в вечерней полутьме. — Мы же все знаем историю его семьи. Подумай только, какое лицо ты приобретешь, пригласив Линнера на столь важное событие!”
“Да, да, Николас, — пела она про себя, следуя за ним, — скоро наступит минута, когда я посмотрю тебе прямо в глаза и увижу, как твоя сила разлетается серым пеплом по ветру”.
Она шла как пьяная, горло
Акико прекратила преследование, пошла быстрее, игнорируя похотливые взгляды мужчин и зависть женщин — она привыкла к этому. Пора было забирать Ёко, Сато уже возвращается домой с поля битвы.
Акико искоса поглядывала на Ёко, когда они быстро ехали через центр Токио. “Она чудесное создание, — подумала Акико. — Мой выбор правилен”. Она нашла Ёко несколько недель назад и, когда убедилась в правильности выбора, поговорила с ней. Так началась, как считала Акико, странная дружба этих двух ночных птиц.
Акико однажды спросила Ёко, чем та занимается днем. “А... Пришла — ушла. Я — торговый агент, — беззаботно ответила она. — Доставляю на дом парфюмерию, косметику. В остальное время смотрю телевизор. Не только спектакли, но и учебные программы, изучаю каллиграфию, составление букетов, даже чайную церемонию”.
В стране, где девяносто три процента населения смотрят телевизор по меньшей мере раз в день, это, наверное, не было удивительно. И все же Акико потрясло, что ее страна обучает своих жителей вот так, “по доверенности”. Она училась чайной церемонии у своей матери, вспомнила, как следила за ее лицом, слушала ее голос, наблюдала за узорами ее кимоно, которое двигалось здесь — так, а там — совсем иначе; пытаясь запомнить малейшие детали, потому что, как однажды сказала мать, только на них-то и обращают внимание.
Может ли изучение катодной трубки научить чему-либо подобному? Конечно, нет; отвратительно, что столько женщин обучается именно этим способом.
Однако она промолчала. В эти вечерние часы Ёко была ей необходима.
Когда лимузин повернул на гравийную дорожку, ведущую у двухэтажному дому, Акико вернулась к реальности. Сэйити Сато жил севернее парка Уэно в районе Тайтоку. В двух кварталах к юго-западу извивался широкий проспект Кототоидори. За домом стена аккуратно подстриженных кипарисов чернела на фоне розоватых ночных огней Гиндзы и Синдзюку. Деревья отделяли кладбище времен Токугавы от железной дороги на севере Уэно.
Дом Сато, построенный из стандартных шестифутовых строительных блоков, изготовленных из бамбука и кипариса, по токийским меркам был довольно крупным строением. Три уровня крыши покрывали терракотовые плитки. В дальнем конце дома была сделана огромная выемка, чтобы дать место столетней криптомерии; ее раскидистые ветви разрослись и свешивались над дорогой.
Водитель открыл им заднюю дверь. Акико провела Ёко в дом Сато.
Сэйити Сато потягивал подогретое сакэ из маленькой фарфоровой чашечки и созерцал пустоту. Так он очищал мозг в моменты сильного стресса. Но чаще подобным образом он гасил нетерпение. В стране, где терпение было не просто ценным качеством, а стилем жизни, Сато приходилось обуздывать себя, словно он был чужаком в собственной культуре. И все же он работал над собой упорно, даже чрезмерно, зная, что именно своему терпению он обязан всему, что ему дорого.