Микрокосм
Шрифт:
– Нашел, - сказал Стефан.
– Садись, Мельхиор. Вот твое кресло, вот вино, вот сахар.
– Ты открыл его сам или все же отыскал в книгах? В чем он заключается? Не бойся, я стар, толст и ленив, я не украду твоего секрета. Но я любопытен, Стефан! Отвечай скорее, иначе моя селезенка лопнет от нетерпения.
– Чем совершеннее вещь, тем ближе она к совершенству, - задумчиво произнес Трефуль.
– Не так ли?
– Истинно так!
– подхватил Ратинус.
– Стефан, ты великий софист!
– Безупречный гомункулус, - мерно продолжал Трефуль, - должен
– Твое утверждение легко оспорить, - вставил Мельхиор, - однако большинство писателей согласно с таким мнением, ведь именно в этом порядке творил господь, а никто в работе не переходит от более совершенного изделия к менее совершенному.
– Венцом же творение справедливо почитается человек, значит, именно из него можно извлечь нужные в работе чистейшие эссенции.
– Мысль старая, как сама алхимия, - заключил Ратинус.
– Но из ее делали неверные выводы!
– возвысил голос Трефуль. Невежды вываривали эликсир из урины, ковыряли живую серу в ушах и извлекали философскую ртуть из выделений носа. А ведь это все отбросы, то нечистое, что уходит из тела! Чистое остается. Вот где путь! Гомункулус может быть получен только из человека, не от ветра, вод и камней, а от мяса, хрящей и крови!
– Это похоже на правду, - признал Ратинус.
– Хотя, по моему разумению, для подобных целей больше подходит женская плоть, поскольку именно женщина была сотворена последней, а значит, более чистой, причем сотворена не из земли, а из уже очищенного материала - ребра мужчины. Остальное возражений не вызывает. Я поздравляю тебя!
– Ты ничего не понял!
– простонал Стефан.
– Я не нашел путь, я потерял его! Чтобы создать гомункулуса, надо убить человека!
Слово "лаборатория" означает место, где работают. И как бы ни были обширны залы, темны и прохладны погреба, хитро устроены отражательные и воздушные печи, все это нельзя назвать лабораторией, пока не одушевил их вдохновенный труд алхимика.
Стефан Трефуль сидел один, оглядывая непривычно чистую комнату. С утра он приказал навести здесь порядок, и вот инструменты до блеска начищены золой, посуда перемыта и разложена по высоким полкам, пережженные в прах куски металла, осколки стекла, иной мусор - выметены. Кристина, весело напевая, обмела покрытые жирной копотью лохмотья паутины, вытерла пыль, и теперь Стефан не узнавал комнаты, в которой провел годы.
Посреди зала в центральном анаторе с трудом помещается небывало огромный аламбик, многогорлый, толстостенный, с великими муками выдутый враз пятью ремесленниками по заказу Стефана. Такая махина может послужить яйцом философов, но она пуста и чиста немыслимой звенящей чистотой. Стефану Трефулю нечего положить туда - микрокосм происходит лишь от недоступных прозрачнейших эссенций, очищенных человеческим телом.
Туго натянут желтый шелк на фильтрах, вертушка карусели, ускоряющей
Дверь, тонко скрипнув, приотворилась. В комнату скользнула Кристина.
– Почему ты здесь?
– удивился Трефуль.
– Тебе давно пора быть дома. Рассуди, что подумают люди, и что скажет твоя мать?
– Мастер, - серьезно сказала Кристина, - что могут говорить о дочери акушерки? А матери скорее всего тоже нет сейчас дома.
– Ты же знаешь, - промолвил Трефуль, - что я забочусь о твоей судьбе. Ты моя племянница и, когда захочешь, сможешь составить замечательную партию...
"Жаль, что Пьер так молод, - подумал он, - будь иначе, мне не пришлось бы беспокоиться сейчас о неведомых воздыхателях".
– Я не хочу замуж, - сказала Кристина.
– Вы же сами не женились, ибо посвятили себя науке, а я хотела бы и дальше учиться у вас, если это возможно.
– На такое возражение должно ответить, - произнес Трефуль традиционную фразу ученого диспута, - что целибат не в обычае у алхимиков. Я холост, поскольку мне доверена кафедра в университете, а женатый профессор смешон и потому не может учить. Что же касается алхимиков, подлежащих слабому полу, то и Мария Коптская, прославившая нашу науку изобретением водяной бани, и Брунгильда - ученый автор "Легкой милосердной химии", и многие другие были верными женами и матерями счастливых семейств. Так что нет беды в том, что когда-нибудь тебе придется выходить замуж. Я же хотел бы лишь одного: не потерять тебя, отдав мужу.
Трефуль замолчал, а потом добавил:
– Это и был тот вопрос, ради которого ты прибежала сюда ночью?
– Нет, мастер, - голос Кристины дрогнул.
– Я прошу снисхождения... но я слышала, о чем вы говорили... с домине Мельхиором Ратинусом. И я знаю, почему вы не спите сейчас... и о чем думаете. Я хотела бы быть полезной вам, мастер. Домине Мельхиор утверждал, что женское тело, как более чистое, лучше подходит для... извлечения начал...
– Перестань!
– прервал девушку Трефуль.
– Как ты могла подумать, что даже ради самой заманчивой цели я могу пойти на убийство? Я размышлял о другом.
– Не надо убивать... Часть тела, достаточно большая, чтобы хватило материала, но... отсутствие которой... позволило бы мне жить... гордиться вами и, может быть, иногда помогать...
– Кристина говорила, запинаясь, речь, так тщательно подготовленная, уже не казалась ей убедительной.
– Уходи, - сказал Трефуль, - и не возвращайся, пока не оставишь этих мыслей.
Кристина медленно повернулась и вышла из лаборатории.
Но именно теперь мысли, которые он запретил своей ученице, впились в его собственный мозг. Ведь в самом деле, вовсе не надо убивать, достаточно руки, левой руки, без которой легче прожить.