Миксы
Шрифт:
– А как же исследования?
– Исследуй. Я не против. Я только за. У нас в гербарии неплохой микроскоп. Для начала сойдёт. Но ты хоть начни...
– Но вы же понимаете, что если я начну серию опытов, то мне нужно будет ездить туда каждый день, а это полтора часа только на дорогу! То есть, вы меня отпустите?
– Нет, не отпущу. Ты мне нужен здесь. Или кто у нас будет работать? Мне хватит твоих лекций по
– И что же... Ну тогда... Тогда давайте настаивать на новом здании. Давайте на них давить, тем более, что проект давно утверждён, и наш сад – он же известен, нас знают в мире и...
– Ты вот о той летающей тарелке с оранжереей, гербарием, лабораториями, боксами, оборудованием? Вот об этом? О царстве стекла и бетона?
Это было сказано так язвительно, что Валерик замолчал. Потом спросил:
– Зачем вы это делаете? Почему вы хотите, чтобы я ничего не хотел?
– Потому что, – Александр Николаевич перегнулся через стойку и взглянул в Валериковы глаза взглядом одновременно злым и равнодушным, – я экономлю твоё время. Я тоже рыпался, и у меня это уже прошло. Знаешь, когда нам принесли первый проект здания? Лет пятнадцать назад. Потом было ещё проектов пять, один другого лучше. И деньги всё время вот-вот готовились выделить. И где это всё? Скорее приземлятся инопланетяне, чем у нас что-нибудь построят.
– И что?
– А что? Докторскую я защитил. Материала и так хватает. Мозгов тоже. И тебе советую. Ты, вон, столько накопал за последние годы, что на две докторских хватит...
– Но ведь не в званиях дело.
– А в чём?
– Я хочу, чтобы было интересно. Не только описывать, но и понимать...
– Ну, тут уж, знаешь, брат... – Александр Николаевич замер на секунду, подхватил лопату и вышел.
– Конничива... – сказал ему вслед Валерик.
С японцами Валерик общался из дома. Он познакомился с ними благодаря оранжево-синей арцирии.
Он садился перед ноутом, прилаживал над экраном маленькую дешёвую камеру, похожую на головастого воробушка, и звонил Наоко, ассистентке профессора Соитиро.
Она казалась неправдоподобно молоденькой для серьезной работы, которой занималась, и была хорошенькой, как восточные девушки, которых американцы снимают в боевиках. Они обсуждали последние исследования, и Наоко всегда умудрялась оставаться серьёзной и улыбчивой одновременно: Валерик даже не понимал, как так может быть.
С ней можно было говорить о вещах, по-настоящему тонких и красивых. Она знала о миксах всё, что только было возможно. Её воображение давно уже не будоражили громкие версии о том, что жизнь на земле могла начаться именно с миксомицетов, которые могли пролететь через космос, потому что их споры не нуждались в воздухе, переносили низкие температуры и были готовы десятилетиями ожидать попадания в подходящую для размножения среду... Ей не интересен был антураж, она хотела проникнуть в суть.
– Кайги... Кайги-дэ оайдэкитэ уресий-то... уресий-то омоймас, Юкава-сан, – Валерик стал нервничать и заикаться, как бывало с ним всегда, когда он переходил с привычного английского на японский. Сказав что-то, он впадал в ступор и начинал мучительно вспоминать, не наделал ли ошибок.
– Ваш японский становится лучше, Василенков-сан, – проговорила Наоко. – С каждым днём.
Японский акцент её английского, певучий и немного сюсюкающий, делал Наоко ещё больше похожей на ребёнка.
– Я тоже буду рада встретиться с вами на конференции. Живого общения ничто не заменит, ведь правда? Кстати, профессор Соитиро заинтересовался некоторыми вашими предположениями. Он хотел бы видеть вас не только в Европе, но и в Токио. Если бы не катастрофа на Фукусиме, мы пригласили бы вас в университет: поработать хотя бы несколько месяцев. Профессор был бы счастлив. Но...
– Я бы приехал, – прервал её Валерик. – Меня не волнует Фукусима. Я хочу работать.
Он наяву грезил лабораториями университета Кобе. Он вспоминал сплетение капеллиция, похожее на нежные девичьи волосы, и влажные прохладные плазмодии, прикасаться к которым было так же приятно, как к женским губам.
Оранжево-синяя арцириябыла его ключом к этим лабораториям, где Валерик надеялся не только видеть и ощущать, но и понимать.
И когда Наоко сказала ему, что вопрос о приглашении в Токио почти решён, его сердце радостно ёкнуло. Жизнь снова обещала стать интересной.