Миллион алых роз

Рымарев Виктор

– Хороший был человек, – произнёс со вздохом парикмахер. – Легко было с ним работать.

– Ещё бы, – злобно прошипел неизвестный в чёрном, – у покойного торчало три волоска, а деньги драл по полной программе.

– Да, добрейшей души был человек, но должен сказать со всей ответственностью, что не знаю никого другого, столь преступно относившегося к собственному здоровью, – покачал головой лечащий врач Икса Игрековича. – Не любил покойный докторов. Это его и погубило.

– Это ты его угробил, бандит в белом халате, – просипел неизвестный. – У человека инфаркт,

а он ему клизмы прописывает.

– И мне пришлось попотеть с Ушедшим, – поддакнул коллеге стоматолог. – Немало драгоценных минут уделил наш светоч моей скромной персоне.

– Ещё бы, – проскрежетал протезами чёрный человек. – Сначала все зубы перепортил пациенту, а затем заставил вставлять новые.

– А вот я даже не вспотел, – радостно сообщил могильщик. – Ни капельки. Мигом выкопал могилку. Земля как пух. Что значит человек замечательный.

– Ещё бы, – прокаркал недоброжелатель, – за те денежки, что содрал с родных, можно весь город закопать и пару деревень в придачу.

Но тут очнулась вдова, находившаяся доселе в полнейшей прострации обусловленной неутешным горем, и мутными от не просыхающих слёз глазами оглядела присутствующих. Ну, разумеется, злопыхатель тут же довёл до всеобщего сведения, что невменяемость вдовы объясняется её исключительным и многолетним пристрастием к армянскому коньяку. Что, клянусь, наглая клевета, и вдова блестяще доказала это. Она довольно-таки твёрдо встала на чёрные от загара точёные ножки, а элегантное чёрное платьице (две длинные-длинные бретельки и ма-аленький кусочек тряпочки) столь скорбно облегало её выпуклости и вогнутости, что горючие слёзы неудержимым потоком хлынули из глаз поминающих.

– Как я любила его, – заламывала руки вдова. – О, как я любила его…

– Денежки, – добавил злой дух.

– Как мне теперь жить…

– Без его денежек.

– А ты кто такой? – встрепенулась неутешная вдова. – Что ты всё порочишь?

– Я?…

Но оставим их всех разбираться между собой.

Тошно. И противно.

Очень чёрная кошка

( Роман – эпопея)

Феньке, безвременно канувшей в Лету,

посвящает автор сей плод бессонных

ночей и горьких раздумий.

Загадочное убийство.

– Ушлый мужик этот Жеглов, – одобрительно крякнул Василь Василич, осторожно помешивая серебряной ложечкой горячий кофе в хрупкой фарфоровой чашечке поповского завода.

Василь Василич – необыкновенный человек. Проявляется его необыкновенность в том, что в отличие от всех прочих, обыкновенных людей, кофе действует на него противоположным образом. Как сильнейшее снотворное. Причём, что самое интересное, всегда ровно через 4980 секунд после принятия. Поэтому вот уже второй десяток лет Василь Василич выпивает свой вечерний кофе в 20 часов 37 минут, с тем, чтобы в 22 часа 00 минут мирно отойти в объятия Морфея.

– А Шарапов – пентюх! – заключил Василь Василич и, не отрывая глаз от телеэкрана, поставил пустую чашку на журнальный столик.

В прихожей мелодично прожурчал звонок.

Василь Василич повёл мохнатыми бровями, и тёща со скоростью скаковой лошади рванула в прихожую.

«Крепкая старуха, – привычно подумал Василь Василич, подавляя первый зевок. – Восьмой десяток, а износа не имеет. Никак Господь не приберёт. Видать учётная карточка затерялась».

Леденящий сердце вопль, раздавшийся в прихожей, прервал невесёлые размышления Василь Василича. Вслед за тем послышался приглушённый сухой треск, как если бы мешок костей грохнулся на пол.

Новое движение бровей, и жена пулей вылетела вслед за тёщей. И новый, ещё более леденящий сердце и раздирающий душу крик. Но без грохота падающего на пол мешка с костями.

Василь Василич неодобрительно покачал головой и решительно двинулся в прихожую.

Жуткая картина, достойная кисти великого Гойи, предстала пред его выпученными очами. Белая, как свеженакрахмаленная простыня, безмолвная, как испорченный телевизор, стояла у стены его законная супруга и верная спутница жизни Василиса Васильевна и полными ужаса глазами смотрела на пол. Там, на чистейшем, без единой пылинки паласе, неестественно растопырив тощие руки, словно бы отталкивая от себя что-то невыразимо жуткое, с перекошенным от застывшего страха лицом, лежал быстро остывающий труп родимой тёщи.

«Однако нашлась карточка», – успел подумать Василь Василич, трепетно вдыхая жадно раздутыми ноздрями аромат разлагающегося тела, как вдруг увидел нечто такое, отчего редкие волосы на его голове встали дыбом, сердце замерло, а душа поспешно сконцентрировалась в области пяток.

На полу, у ног разложившегося трупа сидела ЧЁРНАЯ КОШКА!

Капитан Мартынов.

«Рост выше среднего, сложение сухое, лицо овальное, волосы русые, глаза карие, расстановка нормальная, скулы слабо выпуклы, уши прижаты, нос прямой, ноздри расширены больше обычного, брови светлей волос, татуировок нет. Особая примета – родинка под правой лопаткой».

Капитан Мартынов уныло сидел в кабинете. Рабочий день давно кончился, но он ждал важного звонка. За успешно проведённое дело «Таможенный досмотр» он приколол к погонам ещё по одной звёздочке и был переведён в Москву, но не потерял связи с друзьями.

Правда, пропал вкус к работе. Что за интерес копаться в мелюзге после такого дела. Одно время всплыли было ордена Суворова, но оказались типичным «фуфлом» как, впрочем, и корона Фаберже, изъятая недавно у Тюли.

– Эх, мельчаем, – вздохнул Мартынов, пнув в сердцах нижний ящик стола. – Мельчаем.

Раздался какой-то странный, непонятный писк.

«Мина? Или «жучок»?» – лихорадочно думал Мартынов, бросая натренированное тело в дальний угол кабинета и привычно выхватывая из-под мышки тёплого «макарова».

Писк прекратился так же внезапно, как и начался.

Врёшь, не проведёшь!

Мартынов осторожно подполз к столу и рывком выдвинул нижний ящик. Указательный палец правой руки замер на спусковом крючке.

Из ящика выскочила маленькая серенькая мышка и бойко зашустрила по комнате.