Миллион лет до любви

Кривин Феликс Давидович

Будка Казанова стояла на пересечении главных магистралей города, но возле нее никогда не бывало очереди. Жителям города хватало неэнциклопедических знаний, и любая неквалифицированная тетка легко и охотно выполняла функции справочного бюро.

Преимущество энциклопедической службы состояло в том, что из будки был прекрасный обзор, открывавший путь притоку справок со стороны, в этом смысле будка была поистине справочной. Но, хотя сидеть в будке и смотреть по сторонам — занятие в достаточной степени увлекательное, со временем оно утомляет. Чтобы отдохнуть от притекающей со всех сторон информации, Казанов опускал глаза в книжку, —

это осталось от тех, прежних времен, когда он служил библиотекарем у графа Вальдштейна, который сейчас, возможно, тоже служит в каком-то справочном бюро, и лишь надменное выражение лица и грубые ответы выдают его графское происхождение.

Странное дело: когда посмотришь вокруг, создается впечатление, что все бывшие графы и князья работают сегодня в сфере обслуживания. Их выдает надменное выражение лиц и грубое обращение с посетителями. И это весьма грустное обстоятельство: высокомерие и даже хамство графа не столь губительно для окружающих, потому что в графах никто не испытывает такой нужды, какую испытывает в продавцах, водопроводчиках и официантах.

Сначала Казанов брал в библиотеке только справочную литературу, благодаря чему заметно повысил свою квалификацию. Но невостребованные сведения быстро забывались, вследствие чего он к справочникам охладел и обратил внимание на литературу художественную. Детективов он не читал: за ними всегда были очереди. Фантастикой, из уважения к своей работе, не увлекался. Любовная тематика… Но в прежней своей жизни он от нее устал, хотя в нынешней об этом и не догадывался.

Исключение этих трех жанров значительно сужало и без того не слишком широкий круг имеющейся в библиотеке литературы, но Казанов чувствовал себя неплохо в узком кругу: это придавало чтению некоторую интимность.

Шло время. Казанов все читал и читал, постепенно приближаясь к французским энциклопедистам, и не только французским, ибо читал он переводы не только с французского, то есть был в определенной степени полиглотом. В свое время он выстоял в очереди немецкую писательницу Марию Ремарк, которая вела рассказ от мужского лица и говорила о таких вещах, о которых женщинам говорить не пристало. Без особых трудностей сменив перевод с немецкого на перевод с английского, Казанов взялся читать Джека Лондона, немного смутившись тем обстоятельством, что Лондон находится в Англии, а Джек Лондон — в Америке, хотя и переводят его с английского языка.

Когда на абонементе уже ничего, кроме очередей, не осталось, Казанов направился в читальный зал. Был разгар рабочего дня, в читальном зале было пусто, и только библиотекарша лихорадочно листала книгу, торопясь выполнить план, который ей срывали читатели. Казанов походил возле полок, поглазел на разнокалиберные книжные корешки, но его все время отвлекала книга, которую читала библиотекарша.

— Что вы там разглядываете, как в театре? — спросили бы у него в билетной кассе или в ремонтном ателье, а то и на почте, в посылочном отделении. Но библиотека относится к тем немногим местам, где с посетителями обращаются вежливо, чтоб не отбить у них желания ходить в библиотеку. Спугнете посетителя — кто вам тогда будет книги читать?

— Вам помочь, товарищ? — робко спросила библиотекарша.

Казанов покосился на ее книгу.

— А сами что читаете?

— Это не библиотечная книга, — замялась библиотекарша, — это мне дали почитать.

— Да, видно, книги у вас, если вы сами со стороны читаете…

— Книги у нас хорошие, — оскорбилась библиотекарша. — С Германской Демократической Республикой переписываемся. По поводу «Фауста» на немецком языке.

— Неужели прямо по-немецки читаете?

— Я по-французски читаю, — потупилась библиотекарша. — А по-немецки только со словарем.

— Как же вас зовут, извините за нескромный вопрос.

— Люба.

— Понимаете, Люба, я что хочу сказать? Вы, конечно, переписывайтесь с Германской Республикой, но меня возмущает: куда ни придешь — на прилавке одно, под прилавком другое. Между прочим, я тоже работаю с людьми, но у меня так не водится. У меня любую справку бери, я ничего не держу под прилавком. Как проехать на вокзал? Как проехать на рынок? Пожалуйста — сведения для всех. Ко мне в любой день приходи с ревизией…

Казанов наконец оторвал взгляд от книги и перевел его на библиотекаршу. И — осекся…

Московские куранты пробили двадцать ноль-ноль. В Париже восемнадцать. В Вашингтоне одиннадцать утра. А в Чите два часа ночи… Мы вернулись в то время, с которого начали.

Итак, зажав под мышкой бутылку водки и букетик гвоздик, Казанов появился у двери библиотекарши Любы.

Она была уже здесь, за дверью, но, услышав звонок, минуту подождала — для приличия. Чтобы не получилось, что она ждала его, выглядывала из окна, хотя было, конечно, и то, и другое.

Они не договаривались о времени. Просто после того, как Казанов осекся в библиотеке, он ушел, потом снова пришел, потом опять ушел и пришел и наконец сказал:

— Можно, я к вам приду?

— Вы же уже пришли.

Казанов замялся.

— Не в библиотеку, — сказал он уклончиво.

— А куда же?

— Не в библиотеку. Можно, я зайду к вам в пятницу не в библиотеку?

В пятницу в библиотеке был выходной.

— Не в библиотеку? — неуместно удивилась библиотекарша, потому что как бы он зашел к ней в библиотеку, если в библиотеке был выходной?

— Не в библиотеку, — стоял на своем Казанов.

— Но куда же тогда? — растерялась библиотекарша. — В пятницу я целый день дома.

Казанов решился:

— Можно, я туда к вам зайду?

— Куда — туда?

— Ну, туда, куда вы сказали.

— Заходите, — густо покраснела библиотекарша.

— Спасибо, — покраснел Казанов и ушел.

Он даже забыл спросить адрес. Но узнать его ничего не стоило: ведь он же работал в справочном бюро.

В четверг библиотекарша отпросилась с работы на два часа, из которых два с половиной потратила на магазины и три с половиной на парикмахерскую. Вечер у нее ушел на уборку, первая часть ночи на приготовление блюд по книге «Для студентов и влюбленных», вторая часть ночи на личный туалет. В восемь утра она уже стояла у окна, из которого хорошо просматривалась улица.

Он появился в восемь вечера. Она тихонько, чтоб он не услышал на улице, подкралась к двери и затаилась.

Московские куранты, лондонский Биг-Бен и колокола собора Парижской богоматери ударили одновременно. Библиотекарша открыла дверь.

— Это вы? Так неожиданно…

— Извините. Шел, дай, думаю, зайду… Это вам, — он протянул ей бутылку водки, пряча за спиной букетик гвоздик. — Нет, вот это вам…

— Спасибо. Входите, пожалуйста. Располагайтесь.

Двадцать тридцать московское время. В Париже восемнадцать тридцать. В Вашингтоне половина двенадцатого. А в Чите уже половина третьего ночи.