Шрифт:
James Frey
A million little pieces
Юноша пришел к Старцу за советом.
Старец, я что-то разбил.
Сильно разбил?
На миллион осколков.
Вряд ли я помогу тебе.
Почему?
С этим ничего нельзя поделать.
Почему?
Целое не восстановишь.
Почему?
Оно навсегда разбито. На миллион осколков.
Я просыпаюсь под жужжание самолетного двигателя, по подбородку сочится что-то теплое. Поднимаю
Чем могу вам помочь?
Куда мы летим?
Как, вы не знаете?
Нет.
В Чикаго, сэр.
Как я оказался в самолете?
Вас доставил доктор, с ним еще два джентльмена.
Что они сказали?
Они разговаривали с командиром, сэр. Нам велели не будить вас.
Когда посадка?
Через двадцать минут.
Спасибо.
Даже не глядя на нее, знаю, что она улыбается мне, сочувствует. Напрасно.
Чуть погодя самолет касается земли. Я ищу какие-нибудь вещи, но при мне ничего нет. Ни билета, ни сумки, ни плаща, ни бумажника. Сижу, жду, пытаюсь сообразить, что же произошло. В голове пустота.
Когда все пассажиры вышли, встаю и начинаю продвигаться к выходу. Делаю пять шагов, снова сажусь. Идти нет сил – ясно, как дважды два. Замечаю знакомую стюардессу, поднимаю руку.
У вас все в порядке?
Нет.
Что случилось?
Я вообще не могу идти.
Давайте дойдем до выхода, а туда я подкачу вам кресло.
Это очень далеко.
Вовсе нет.
Встаю. Колени подгибаются. Снова сажусь. Пялюсь в пол, делаю глубокий вдох.
Ничего, все будет хорошо.
Смотрю на нее, она улыбается.
Ну, давайте.
Она протягивает руку, я хватаюсь за нее. Встаю, наваливаюсь на стюардессу, и она тащит меня по проходу. Мы добираемся до выхода.
Подождите, я скоро.
Отпускаю ее руку, сажусь на пол металлического рукава, который соединяет самолет с гейтом.
Идти мне некуда.
Она смеется, я смотрю, как она удаляется, и закрываю глаза. Голова болит, горло болит, глаза болят, руки болят. Болят органы, которым даже не знаю названия.
Хватаюсь за живот. Подкатывает. Стремительный мощный поток обжигающей лавы. Его не удержать. Можно только закрыть глаза и пропустить. Меня выворачивает, я корчусь от боли и смрада. Ничего не могу поделать.
О господи.
Открываю глаза.
Ничего страшного.
Давайте я вызову врача.
Не надо, я в порядке. Мне бы только выбраться отсюда.
Вы можете встать?
Да, могу.
Я встаю, отряхиваюсь, вытираю ладони об пол, сажусь в кресло-каталку, которое она привезла для меня. Она встает мне за спину и толкает кресло.
Вас кто-нибудь встречает?
Надеюсь.
Точно не знаете?
Нет.
А если никто?
И такое возможно. Как-нибудь разберусь.
Мы выходим из рукава в зону прибытия. Не успеваю глазом моргнуть, как передо мной вырастают Отец и Мать.
О господи.
Не надо, Мама.
Боже мой, что с тобой стряслось?
Не надо об этом, Мама.
Боже правый, Джимми. Да что же такое стряслось?
Она наклоняется ко мне, пытается обнять. Я отталкиваю ее.
Давай скорее выберемся отсюда, Мама.
Отец обходит кресло-каталку. Я ищу взглядом стюардессу, но она испарилась. Благослови ее бог.
Ты в порядке, Джимми?
Я смотрю прямо перед собой.
Нет, папа, не в порядке.
Он начинает толкать каталку.
У тебя есть багаж?
Мама плачет.
Нет.
На нас смотрят.
Ты чего-нибудь хочешь?
Я хочу выбраться отсюда, папа. Давай уже, черт подери, рули отсюда.
Меня подвозят к машине. Я перебираюсь на заднее сиденье, снимаю рубашку и ложусь. Отец садится за руль, Мать продолжает плакать, я засыпаю.
Просыпаюсь часа через четыре. Голова ясная, но перед глазами все колышется. Сажусь и смотрю в окно. Мы стоим на заправке где-то в Висконсине. Снега на земле нет, но чувствуется, что холодно. Отец открывает свою дверцу, садится в машину, закрывает. Я дрожу.
Ты проснулся.
Да.
Как себя чувствуешь?
Дерьмово.
Мама пошла помыть руки и купить еды. Тебе взять что-нибудь?
Бутылку воды, пару бутылок вина и пачку сигарет.
Ты серьезно?
Да.
Не стоит, Джеймс.
Мне нужно.
Потерпеть не можешь?
Нет.
Мама расстроится.
И что из того? Мне нужно.
Он открывает дверцу, идет к заправке. Я снова ложусь и смотрю в потолок. Чувствую, как сердце начинает биться чаще, кладу на него руку и пытаюсь затормозить. Надеюсь, родители не застрянут там надолго.
Через двадцать минут бутылки прибывают. Сажусь, закуриваю, делаю глоток воды. Мама оборачивается.
Тебе лучше?
Если тебе так угодно.
Мы едем в наш загородный дом.
Догадался.
Там на месте решим, что делать.
Ладно.
А сам-то ты что думаешь?
Мне сейчас неохота думать.
Но ведь скоро придется.
Вот и подожду до скорого.
Мы едем на север, в загородный дом. По дороге узнаю, что родители, которые вообще-то живут в Токио, прилетели в Штаты на две недели по делам. В четыре утра им позвонил мой приятель, который был со мной в больнице, он разыскал их в гостинице, в Мичигане. Он сказал, что я упал с пожарной лестницы, разбил лицо и, ему кажется, мне требуется помощь. Он не знает, что именно я принимал, но, судя по всему, принял немало и меня хорошо накрыло. После этого звонка они всю ночь ехали до Чикаго.
Так что это было?
В смысле?
Что ты принимал?
Понятия не имею.
Как это понятия не имеешь?
Не помню.
А что ты помнишь?
Так, обрывки и осколки.
Например?
Не помню.
Мы едем еще несколько минут в тяжелом молчании и приезжаем на место. Выходим из машины, заходим в дом, я сразу иду в душ, потому что больше не могу терпеть. Выйдя из душа, нахожу на своей кровати чистую одежду. Одеваюсь и иду в комнату родителей. Они сидят, пьют кофе, но замолкают, едва я вхожу.