Миллион в воздухе
Шрифт:
На террасе повисла неловкая пауза.
– Но тогда бы вас тоже на свете не было, дорогая Маргарет, – промурлыкала Кларисса.
– Мэй, – упрямо проговорила Мэй. – Меня зовут Мэй, дорогая бабушка… Кэтрин.
Ее щеки пылали, она сама себя не узнавала, но факт оставался фактом: она дала Клариссе первый бой и, похоже, выиграла. Может быть, сказалось присутствие Амалии, которая, как отлично видела Мэй, не собиралась идти на поводу у хозяйки, а может, в робкой девушке проснулся прадедушка-вояка по материнской линии, который не боялся никого и ничего, а умер в бедности и забвении. Несколько мгновений бабушка и внучка молча смотрели
«Плохо, – подумал Кристиан, который отлично знал непредсказуемую хозяйку дома. – Она ей этого точно не простит».
– Какой у вас, однако, характер, дорогая, – промурлыкала Кларисса, улыбаясь каким-то своим тайным мыслям. – А меня-то уверяли, что вы тихоня, каких поискать. Так как его зовут? – внезапно спросила она.
– Кого?
– Вашего молодого человека. Раз уж вам так не понравилось мое предложение насчет жениха…
– Его зовут Джек, – внезапно сдалась Мэй. – И он еж.
И тут Кристиан с немалым, надо сказать, удовольствием убедился, что Клариссу еще можно ошеломить – хотя это казалось делом практически невозможным. Амалия поглядела на Мэй и улыбнулась, но девушка прочитала в этой улыбке одобрение – и осмелела.
– Я что-то не понимаю, – сказала Кларисса после легкой паузы. – Вы изволите говорить о… о еже? С колючками, да? – Она даже растопырила сверкающие бриллиантами пальцы, показывая, какие именно колючки имеет в виду.
– Да, – подтвердила Мэй, волнуясь. – А еще у меня есть пони. Он мистер Пиквик, как герой у мистера Диккенса. Он очень славный. А если я выйду замуж, я не смогу о них заботиться. Потому что у меня будут… ну… совсем другие дела.
Откинувшись на спинку кресла, Кларисса посмотрела на внучку, как на неизвестное науке удивительное растение, и с легкой иронией покачала головой.
– Боже мой, – уронила она, – моя внучка любит ежа и пони, Кристиан влюблен в автомобили, а Юбер – во времена империи. Господа, вы меня поражаете! Вы даже не представляете, как мне интересно рядом с вами. Кстати, еж знает, что его зовут Джек? – неожиданно осведомилась она.
– Конечно, знает, – ответила успокоившаяся Мэй. – Когда я его зову, он всегда прибегает.
– А мои павлины все разлетелись, зови не зови, – пожаловалась Кларисса. – А еще говорят, что они летают плохо.
– Не беда, – успокоил ее Бланшар. – Купим еще, но в этот раз наденем им на лапки кольца, чтобы все знали, чьи они.
– Я всегда мечтала, чтобы у меня был свой сад с розами и по нему гуляли павлины, – пояснила Кларисса. – Роз у меня теперь столько, что, когда они цветут все сразу, у бедного Юбера начинает болеть голова. А павлины вечно куда-то пропадают.
Обед подошел к концу. Амалия попрощалась с хозяйкой, искренне пожелала Мэй удачи и удалилась. Вслед за ней, откланявшись, ушел и Кристиан де Ламбер. На террасе остались только Кларисса, Бланшар и Мэй.
– Я бы хотела подняться в свою комнату, если вы не возражаете, – сказала Мэй.
– Тебе незачем спрашивать разрешения, дорогая! – вскричала Кларисса. – Считай, что здесь все твое.
– Вы слишком добры, – пробормотала Мэй и поспешила прочь.
Когда она ушла, Кларисса повернулась к адвокату.
– Ну? Что скажешь?
Бланшар вздохнул.
– Очаровательная девушка, твоя внучка, – заявил он. – Правда, немного похожа на…
– На кого?
– На Селестину Ожье, помнишь, ту девицу, которая отравила
– Да, моей внучке пальца в рот не клади, – сказала Кларисса с расстановкой и задумалась. – Если бы не ее слова о дружбе с ежом и пони, я бы сказала, что она мастер по части использования людей. Есть, знаешь ли, такая неприятная порода женщин – все из себя воздушные да робкие и всех незаметно подталкивают действовать в своих интересах, а когда их поймаешь, делают большие глаза и клянутся, что остальные исключительно по собственному почину готовы ради них расшибиться в лепешку. Заметил, кого Мэй ко мне привела? Не кого-нибудь, а саму баронессу Корф, которая не к каждому герцогу ходит в гости.
– Уверяю тебя, разборчивость этой дамы сильно преувеличена, – отозвался адвокат. – Несколько лет назад она жила здесь с обыкновенным офицером, больным чахоткой, по имени Шарль де Вермон [19] . Потом офицер, как водится, умер, но он был богат и почти все оставил ей, включая виллу. Если я правильно помню, там же, в саду, его и похоронили. Сюда она приезжает каждый год, чтобы ухаживать за могилой.
– Это что, сентиментальность? – прищурилась Кларисса. – Если так, то не нравится мне это. Что бы там ни говорили, в жизни сентиментальность – одна из масок жестокости. Все сентиментальные люди в глубине души отъявленные мерзавцы.
19
О Шарле де Вермоне можно подробнее прочитать в романе «Похититель звезд», издательство «Эксмо».
– Нет, не думаю, что это сентиментальность, – ответил Бланшар. – Все, кто мне рассказывал об этой даме, говорили, что человек она очень порядочный. Ты будешь смеяться, но они употребили именно это слово. Правильный, порядочный, справедливый… приблизительно так.
Кларисса поморщилась.
– И все равно она мне не нравится, – решительно сказала она. – Совершенно!
Пока взрослые, умудренные опытом люди внизу на террасе перемывали косточки баронессе Корф, Мэй удалилась в отведенную ей комнату и, закрыв дверь, с превеликим облегчением стала разбирать свои чемоданы. Вот шляпка, вот косыночка, а вот очень практичные туфли для выхода в город, и ничего, что они немножко облупились – под длинной юбкой все равно никто ничего не увидит.
Она разобрала желтый чемодан и принялась за чемодан с царапиной, и тут ее ждало совершенно умопомрачительное открытие, от которого у нее перехватило дыхание.
В чемодане лежала чужая вещь. И мало того, что она была чужой – этой вещи вообще нечего было делать в жизни Мэй.
Девушка испуганно оглянулась на дверь, потом на окно, отложила находку, подошла к двери и заперла ее на ключ, после чего вернулась обратно и стала смотреть на то, что неведомо как попало в ее чемодан.
По правде говоря, Мэй очень хотелось упасть в обморок, но она отлично понимала, что это не решит ее проблему, а наоборот, усугубит ее. Поэтому она решила до поры до времени спрятать находку, а потом… Потом она, пожалуй, найдет какой-нибудь выход.