Миллион в воздухе
Шрифт:
Она свирепо покосилась на Жака Понталье и второго воздухоплавателя, которым оказался невысокий молодой человек южной внешности с пышными усиками. Последний, однако, истолковал взгляд старой дамы в свою пользу, потому что поклонился, прижав руку к груди, и широко улыбнулся.
– Нечего улыбаться, – возмутилась Кларисса, – я чуть не умерла там наверху от страха! Во-вторых… да, что во-вторых? – Она отдышалась. – Я желаю, чтобы мне все наконец объяснили! То ты сбегаешь от своей бабушки, то ходишь в бриллиантах, то
– Да, – пролепетала Мэй и густо покраснела.
Кларисса развела руками.
– И ты еще собралась замуж! Боже мой, как же ты будешь жить? Ведь замужество – это…
Судя по всему, Кларисса собиралась высказать свои взгляды на брак, которые никак нельзя было назвать толерантными, но ее перебила Мэй.
– Это очень хорошо, – сказала она серьезно. – Потому что рядом со мной будет Уолтер.
И она влюбленно поглядела на него, а он покраснел и поцеловал ее маленькие пальчики.
– Священник! – простонала старая дама. – Моя внучка выходит за священника! Послушай, может быть, ты еще передумаешь, а? Есть же, в конце концов, и другие варианты. Граф де Ламбер, к примеру…
Кристиан закашлялся и отпустил узду. Впрочем, уже не было никакой нужды держать коней, которые вели себя совершенно спокойно.
– Я, пожалуй, пойду посмотрю, как там мсье Оберштейн, – объявил он. – Вдруг он решил прийти в себя и учинит нам еще какую-нибудь пакость.
И он быстро удалился.
– Нет, не думаю, что он пришел в себя, – заметил молодой воздухоплаватель. По-французски он говорил с заметным акцентом. – Уверен, ему здорово досталось.
– Я должна поблагодарить вас, – сказала Амалия. – Вы Жак Понталье, да?
– Нет, – живо ответил ее собеседник, – я Сантос-Дюмон. Альберто Сантос-Дюмон, для вас – просто Альберто. Жак – это он. – Он указал на второго воздухоплавателя, который стоял неподалеку.
– Вы замечательные люди, – серьезно сказала Амалия. – У меня ничего бы не получилось, если бы вы отказались помочь нам. Так что – спасибо.
– Ну что вы, – заворчал Жак. – Все равно этот шар надо было испытать, рано или поздно. Правда, Альберто?
– Сущая правда, – подтвердил тот, улыбаясь, как ребенок.
Меж тем вокруг наших друзей стали собираться люди. Первым, как ни странно, появился Бланшар. Он прискакал на лошади, которая уже была вся в пене, и буквально кубарем скатился с седла.
– Клер! Клер! Все в порядке? Милая, все хорошо? Я так боялся, что с тобой что-нибудь случится!
– И чего ты боялся? – проворчала Кларисса, обмахиваясь веером. – Завещание все равно в твою пользу, стал бы богатым вдовцом да жил бы в свое удовольствие.
– Клер, – жалобно ответил Бланшар, держа ее за руки, – что ты такое говоришь! Как я буду жить без тебя? У меня же никого больше нет!
Старая дама, верная себе, хотела отпустить какую-нибудь
– Перестань, Юбер, – смущенно проговорила Кларисса. – Видишь, я даже летала на шаре, хотя до смерти боюсь высоты. Жизнь прекрасна! – Она улыбнулась. – Знаешь, а ведь, между прочим, это я стукнула мешком того негодяя, который увез мою внучку.
– Я никогда в этом не сомневался! – пылко заверил ее Бланшар, хотя впервые слышал об этом.
Меж тем люди вокруг все прибывали и прибывали. Появились любопытные, привлеченные полетом воздушного шара, потом подоспела полиция. Папийон осмотрел Оберштейна, который лежал и только слабо стонал, выслушал историю о мешке с песком, который храбрая Кларисса Бланшар швырнула на него сверху, и уважительно покачал головой.
– Дамы и господа, – объявил комиссар после того, как Оберштейна увезли, – сейчас мы вернемся в Париж, и участники этого дела дадут показания для протокола. Со своей стороны…
Жак Понталье скривился.
– Послушайте, месье, – заговорил он с плохо скрытым раздражением, – мы не можем оставлять здесь воздушный шар. Мы с Альберто должны вернуть его на место. Так что давайте выберем для ваших протоколов какое-нибудь другое время.
– Я думаю, – вмешалась Амалия, – до завтра это действительно может подождать. Тем более что у господина комиссара есть в Париже еще одно неоконченное дело.
И она обменялась с Папийоном многозначительным взглядом.
– Тогда, я полагаю, – сказал комиссар, – мы действительно можем отложить официальную часть до завтра. В конце концов, не думаю, что за несколько часов Оберштейн куда-нибудь денется.
На том и порешили.
Что же касается неотложного дела, о котором упоминала Амалия, то доподлинно известно, что вечером этого дня графу де Мирамону доставили короткое письмо в запечатанном конверте. Обратный адрес отсутствовал, но посыльный сказал, что отправившая его особа просила передать, что она хорошо знает графа.
Прочитав послание, граф слегка переменился в лице и поднялся к жене. Прислуга слышала, как супруги шептались вполголоса, затем оба оделись и ушли, заявив, что отправляются в театр.
Впрочем, хотя они действительно приобрели билеты, смотреть спектакль в отдельную ложу пошла одна только графиня. Что же до графа, то он поехал на улицу Лепик, осмотрелся и, убедившись, что никто его вроде бы не заметил, поднялся на третий этаж и постучал в дверь.
– Кто там? – настороженно спросил из-за двери женский голос.
– Это я, Элали, – ответил граф. – Откройте, нам надо поговорить.
Загремели засовы. На пороге оказалась молодая темноволосая женщина, не слишком красивая, не слишком уродливая, в общем, обыкновенная, каких в Париже можно найти сотни тысяч, если не больше.