Миллионы Марко Поло
Шрифт:
— Вы на этом настаиваете?
— Безоговорочно!
— Как вам будет угодно. Но тогда я должен просить синьора Донати и моего уважаемого друга Этьена оставить нас наедине. Дело в том, что истолкование сна затрагивает… хм — семейные обстоятельства.
Астролог и верный Шмидт вышли на балкон, примыкающий к банкетному залу. Над крышами Венеции в оргии влажно пламенеющих красок занималась весенняя заря. Доктор понизил голос:
— Вам снилось, что вы лежите в кровати, слишком просторной для вас. Вдруг открывается окно, и вы видите стоящие перед ним два дерева. Деревья переплелись друг с другом. Вдруг вы замечаете, что деревья охвачены огнем, и вы просыпаетесь с отчаянным криком.
Она кивнула. Лицо ее побледнело от напряжения.
— Чтобы полноценно истолковать сон и тем более объяснить, каким способом мне удалось это сделать, я должен был бы прочесть вам целый курс науки о толковании снов, но у нас ведь нет на это времени, верно? Позвольте мне сказать одно — все указывало на то, что речь здесь идет о детском воспоминании, которое «возвращается»: тут и слишком просторная кровать, и само инфантильное содержание сна с горящими деревьями, и многое другое. Я попросил вас рассказать мне о вашем детстве, и вдруг выяснилось, что этот же самый сон мучил вас и прежде — это случилось однажды, много лет назад. Сказанное вами подтвердило, что в основе сна лежит воспоминание детства, а то, что сон носил характер кошмара, говорило о том, что воспоминание вам неприятно, оно из тех, которым наше сознательное «я» по той или иной причине не хочет взглянуть в глаза и которые сновидение, великий визирь, охраняющий наш сон, пытается изгнать, преображая его и облекая в иносказание.
Что это могло быть за воспоминание? Это было воспоминание о сцене, невольной свидетельницей которой вы стали, — в этом сомнения нет. Все сны состоят из иносказательных образов, намеков и картин, и один из самых распространенных образов как раз «открывшееся окно». Это означает просто-напросто: мы пробуждаемся и видим! То есть вы лежали в вашей детской кроватке, вы проснулись и увидели. И что же вы увидели? «Два переплетенных друг с другом дерева». Дерево чаще всего во сне означает образ человека. Сон изъясняется примитивным языком ребенка или дикаря. Маленькие дети видят в деревьях родственные существа и в рисунках часто наделяют их лицом, а ветки воспринимают как руки. Библейский слепой, прозрев, увидел «проходящих людей как деревья». Ваши переплетенные друг с другом деревья были людьми — мужчиной и женщиной. Судя по всему, в вашей жизни был только один мужчина — ваш отец.
Среди всех утверждений, которые выдвинула моя наука, ни одно не вызвало таких ожесточенных споров, как утверждение, что маленькие девочки часто испытывают страстную любовь к своему отцу, а мальчики — к своей матери. Между тем это факт, с которым мы сталкиваемся ежедневно, но никто не хочет придавать ему серьезного значения. Взрослые не верят тому, что можно испытывать серьезные чувства до того, как ты стал взрослым, однако нет сомнения, первые чувства — самые сильные. Детская любовь и детская ревность так же глубоки, как любовь и ревность, какие мы испытываем в юности, — а что эти чувства могут быть трудными, не отрицает никто.
Он помолчал, а потом сказал напрямик:
— Я достаточно подготовил вас к тому, что я намерен сказать: девочкой вы боготворили отца, и когда как-то вечером, внезапно проснувшись в своей кровати, увидели, как ваш отец, тогда еще молодой, веселый и лихой мужчина, обнимает и целует вашу гувернантку-француженку, это вызвало у вас шок, который вы, возможно, забыли на другое же утро, но который оставил глубокий-глубокий след в вашем бессознательном «я». Хотя вы и были совсем маленькой, вы знали, что город, в котором вы пережили эту сцену, назывался Страсбург, и это название неразрывно связалось с горьким, мучительным воспоминанием. Вскоре после этого вы спешно покинули Страсбург из-за дуэли вашего отца. Отец поместил вас в монастырский пансион, и там воспоминание стало возвращаться во сне. Потом оно постепенно исчезло из сновидений, но много лет спустя появилось вновь. Почему? Я не могу сказать это точно, но ваш отец, лежа на смертном одре, не говорил ли вам что-то о своих прерванных в Страсбурге изысканиях и не призывал ли вас поехать туда и продолжить их? Я допускаю, что объяснение может быть таким. Он ведь никогда не говорил вам о своей теории, но на ложе смерти…
Графиня уставилась на доктора расширенными глазами.
— Доктор, вы колдун, — сказала она. — Я вас боюсь. Все, что вы сказали, правда, теперь я это знаю, я вспомнила. И ваши слова о том, что случилось, когда отец умирал… тогда я приняла его речи за бред умирающего, но теперь я понимаю… — Она задумалась. — Но огонь! — сказала она. — Почему деревья горели?
Доктор улыбнулся:
— Одно из самых естественных для сна иносказаний! Почти столь же неостроумная шутка, как те, которыми сыплю я. Разве страсть, как пламя, не опаляет огнем? И разве сцена, свидетельницей которой вы стали, не была любовной?
Графиня Сандра немного успокоилась.
— А моя невинная навязчивая идея, — сказала она с улыбкой, — была, я это теперь поняла, просто выражением моей общей неприязни к Страсбургу и вообще тех чувств, какие внушало мне все, связанное с этим городом. Вот почему я и забыла имя моей гувернантки-француженки.
— Вы великолепный аналитик. С вами достаточно провести несколько индивидуальных занятий — и вы…
— Еще одно, доктор! — перебила его графиня. — Что за оскорбление бросил в лицо моему отцу другой венецианец? Оскорбление, которое привело к дуэли?
Доктор поколебался:
— Я расскажу вам и это, хотя, может быть, мои слова причинят вам боль. Ваш дед, Карло Феличе ди Пассано, был ближайшим помощником последнего австрийского коменданта Венеции. Во время борьбы, развернувшейся в 1866 году вокруг Венеции, он не захотел изменить своей присяге. Поэтому, когда борьба окончилась так, как она окончилась, он вынужден был бежать в Австрию. Вот почему его считали изменником делу объединения Италии. И вот почему и он, и ваш отец, и вы сами путешествовали с австрийским паспортом. Хотя я подозреваю, что вы в довольно скором времени приобретете другое подданство.
Доктор глубоко вздохнул. Графиня смотрела на него непонимающим взглядом. А когда он подошел к балкону и позвал астролога, зарделась как роза.
— Синьор Донати, — сказал доктор, — голубка пуглива, и поймать ее трудно, утверждал мессер Марко Поло, но мне кажется, я, во всяком случае, сумел доказать, что ее можно перехитрить! Я уверен, что вы повторите мой подвиг на иной манер. Позвольте мне выпить с вами!
Они торжественно выпили вина. За окнами занимался золотисто-розовый день. В оконные щели уже просачивались золотые струйки света.
— Но боюсь, — добавил доктор, — мы никогда не узнаем результата пари, которое мы заключили в Амстердаме. Кто из нас в теории глубже проник в душу нашего общего клиента, я пока еще не решусь утверждать, но я знаю, кто сделал это на практике, и смиренно признаю этот результат.
Он поднял бокал, поглядев на графиню Сандру и на астролога. Они уставились на него, словно не веря своим ушам. Глаза Сандры выражали упрямство и растерянность, глаза астролога — гнев. Но улыбка на лунообразном лице доктора была такой дружелюбной и печальной, что упрямство графини вдруг растаяло, а гнев астролога погас. Отведя взгляд от доктора, они посмотрели друг на друга, и каждый ясно прочел вдруг в глазах другого то, что прежде там нельзя было прочитать — и что никого, кроме них, не касалось.