Миллионы Марко Поло
Шрифт:
— Так или иначе, я не могу отнимать у вас целый день, не имея возможности заплатить вам гонорар! Спасибо, господин доктор, и если случайно вы когда-нибудь найдете объяснение моему сну, то…
— Прежде чем вы уйдете, — перебил ее Циммертюр, — я хочу задать вам последний вопрос. — И увидев, что она невольно отшатнулась, словно боялась, что начнется новое дознание, поспешил добавить: — Вопрос самый невинный. Есть ли у вас какая-нибудь идиосинкразия? Есть ли что-нибудь такое, чего вы совершенно не переносите, но не можете разумно объяснить, чем вызвано такое отвращение?
Поразмыслив несколько секунд, она
— Есть, — признала она. — Такая вещь есть.
— Что же это такое? — сдавленным от волнения голосом спросил доктор.
— Узнайте же мою тайну! — сказала она. — Ни за какие блага в мире я не могу заставить себя съесть Стра… Эльзасский паштет из гусиной печенки.
Доктор смерил гостью внимательным взглядом. Сомнений не было, она не шутила. Наконец она кивнула доктору в знак прощания.
— Спасибо за информацию, — сказал доктор, провожая ее до двери. — Вот как… Значит, вы не переносите… Спасибо!
Глава третья
Немного размышлений и три отъезда
Сновидение — это ночной сторож, оно охраняет наш сон. Голод, жажда и желания, которые мучают нас, словно по волшебству утоляются по знаку сновидения. Неприятные воспоминания, которые всплывают из прошлого, оно в мгновение ока облачает в изысканные праздничные или фантастические карнавальные одежды. Сновидение — это великий визирь, который заботится о том, чтобы султан отдохнул от государственных забот. Сновидение — это в одном лице дух лампы и дух кольца.
Но отчего же нас иногда мучают ночные кошмары? Отчего мы просыпаемся в поту, с бьющимся сердцем и с горестным воплем?
Наука отвечает и на этот вопрос.
Кошмарный сон, сколь бы кошмарным он ни был, не так страшен, каким было бы наше чувство, загляни мы в самые глубины своего существа. Если великому визирю и не удается превратить всех порабощенных и ропщущих рабов в склоненных в поклоне придворных, ему по крайней мере удается набросить покрывало на их наготу. Мы смутно чувствуем, что таится под покрывалом, и терзаемся, пока продолжает свою скачку кошмар. Но рвется покрывало очень редко, может быть даже никогда, а если это вот-вот должно случиться, что делает великий визирь, у которого нет другого способа уберечь наше лживое величество от лицезрения назойливых правдолюбцев? Он будит нас! Мы переносимся в крепость, где мы царствуем, обладая (пока мы здоровы) почти безграничной властью, — переносимся к нашему «сознательному я». Проснувшись с криком, мы говорим:
— Слава Богу, это был только сон.
Великий визирь исполнил свой долг. Но как все слуги абсолютных монархов, он простер свое усердие слишком далеко. Потому что мысли, которые прячутся за мучительным сновидением, никуда не делись. Лживое величество, «сознательное я», знает это, но вместо того чтобы прислушаться к этим мыслям, старается отяготить их церемониями. Наши навязчивые представления нуждаются в навязанных церемониях, чтобы кроющееся под покровом таинственное и пугающее Нечто не могло показать своего лица! И все же самым лучшим для нас было бы посмотреть правде в глаза. В тот же самый миг таинственное Нечто превратилось бы в ничто, страх исчез бы — так ребенок перестает бояться темноты, когда зажигают свет.
Что означал ее страшный сон?
Доктор Циммертюр решил, что самое лучшее отправиться во второй половине дня в погребок Белдемакера и там за бутылкой вина поразмышлять над этим вопросом. Объяснения, которые ему дала гостья, были слишком неполны и кратки для того, чтобы сразу во всем разобраться; рассчитывать на ее дальнейшую помощь было нельзя, да и на гонорар едва ли можно было рассчитывать. И все-таки доктор продолжал размышлять над проблемой.
Его заинтересовали два обстоятельства. Первое: почему сон всплыл опять после долгих лет перерыва? Во-вторых: была ли какая-нибудь связь между ее ночным кошмаром и тем единственным, неприятным для нее «навязчивым представлением», которое она осознавала.
Как опытный ученый, доктор догадывался о некоторых причинах, которыми, вероятно, можно было объяснить первое обстоятельство. Но второе ставило его в тупик. Именно над этим вопросом он и раздумывал, когда перед ним внезапно возник еще один, совершенно новый вопрос: как ее, собственно, зовут и кто она такая?
Как ни смешно, он забыл спросить о ее имени. И как ни странно, она забыла его назвать.
Узнать его было проще простого. Она ведь жила в отеле «Европа», а доктор с давних пор знал портье этого отеля, и судя по всему, за один гульден тот охотно продаст все ее тайны.
Но доктор не хотел идти в гостиницу и расспрашивать портье. Не хотел, и все тут. Но почему?
Потому что доктор был любопытен как женщина, потому что он знал за собой это свойство и вот уже сорок лет вел со своим любопытством героическую борьбу!
Он допил вино и вышел из погребка. Погода неожиданно совершенно переменилась. Туман рассеялся, словно высосанный небесным пылесосом. С голубого зимнего неба, на котором не было ни облачка, сияло солнце, а под порывами северного ветра по воде в порту пробегала темно-синяя рябь. Но вдоль каналов уже протянулась звонкая бахрома новорожденных обломков льда.
Доктор полной грудью вдыхал порывы северного ветра с наслаждением, которое может понять лишь тот, кто живет в болотистой стране. Он шел, сам не зная куда, не озираясь по сторонам. И очень удивился, когда вскоре очутился перед магазином на Калверстрат. Магазин был полон меховых товаров, а на витрине аккуратными золотыми буквами было выведено имя Виндт. Когда до Циммертюра наконец дошло, куда привели его ноги, доктор захихикал.
— Бороться с подсознательным любопытством не под силу даже евреям! — пробормотал он. — Я не хотел обращаться к портье в отеле, но вместо этого оказался у ее меховщика. Бесспорное доказательство того, чем заняты мои мысли. Разыграю наивного человека и приму это как предзнаменование! А вообще-то, если такая погода продлится, шуба может понадобиться мне самому!
Четверть часа спустя он вышел из магазина без шубы, но с ее именем: графиня Сандра ди Пассано. Выведать его у продавца труда не составило. Вооруженный этими сведениями, доктор прямиком направился на телеграф.
Со студенческих лет у доктора сохранился в Венеции по крайней мере один добрый приятель — доктор Триульци. Именно ему Циммертюр и послал телеграмму с оплаченным ответом:
Вышлите все доступные сведения о семействе графов Пассано и о члене этого семейства, покинувшем Италию примерно двадцать пять лет назад.