Миллстоун. Трилогия
Шрифт:
Джон чуть было не переспросил его, в каких денежных единицах выражается эта цена, потому что для стандартных федеральных он была слишком низкой, и эти ножи явно не могли столько стоить. Но он вовремя опомнился, потому что этот вопрос мог бы сразу рассказать о том, что Миллстоун никогда не бывал в Бонеке, а это было то, что сейчас меньше всего ему было нужно.
– Интересное предложение, - улыбнувшись, ответил детектив, - но, признаться, мистер Гибсон, я здесь по другому вопросу.
– Мне уже интересно.
После этих слов Миллстоун ощутил себя так, как будто хозяин магазина уже знает и о том, что он работает в полиции, и о том, что он здесь впервые. Но детектив, сохраняя спокойствие, лишь достал из кармана обезвреженную двадцатипятимиллиметровую гранату и поставил на стол перед Гибсоном.
– Я ищу одного человека. Он сказал, что его знает любой оружейник в Бонеке.
– Хм, - хозяин повёл бровями, и взял гранату, чтобы получше её рассмотреть, - я много кого знаю, но этой игрушки недостаточно, чтобы я вспомнил.
– Его зовут Фелмор, и мне нужно с ним поговорить.
– Почему вы решили, что он здесь?
– Я не знал. Но по вашему вопросу я уже понял это.
– Да, старине везёт на непростых пареньков, - улыбнувшись одной стороной лица, сказал Гибсон и направился в сторону дверного проёма, закрытого занавеской.
Дальше он кого-то позвал, но Миллстоун не разобрал имени. Потом последовали слова на другом языке - том самом, что он тогда слышал в хижине - и смысл слов остался для него неясным. Лишь одно из них звучало как "фелмо", из чего детектив понял, что его знакомого всё же пригласят.
– Я послал за ним своего человека, - сказал Гибсон, вернувшись в торговый зал, - можете подождать его здесь.
– Ели вы не против.
– Совсем нет. Вдруг, надумаете что-нибудь купить.
– Когда завершу дела, я обязательно к вам загляну.
– Милости прошу.
Примерно десять минут Миллстоун и его напарники были заняты тем, что рассматривали витрины в ожидании. Наконец, в помещение влетел молодой парень лет двадцати, чем-то похожий на хозяина лавки, из чего можно было предположить, что это его сын. Вид у него встревоженный, если не сказать напуганный. Он подошёл к своему отцу и что-то шёпотом рассказал ему. Джон решил, что обязательно разузнает, что это за язык, и по возможности выучит хотя бы необходимый минимум. Сейчас бы это ему очень пригодилось, потому что в тишине негромкую речь было слышно, но смысл слов, несмотря на это, остался непонятным.
Повернувшись, Миллстоун увидел, что и хозяин лавки, и его сын смотрят на него, продолжая переговариваться. Для себя он подумал, что пока к нему не обратились, его участие не требуется. Небольшую тревогу вызывало лишь то, что Фелмор мог рассказать о том, что Джон работает на федеральную полицию, а к таким людям в Бонеке относились не очень хорошо.
– Идите за мной, - сказал Гибсон, направившись к двери.
Он лишь что-то сказал сыну, перед тем как все они вышли из магазина. На улице он быстрым шагом устремился вперёд, и Миллстоуну пришлось постараться, чтобы не отстать от него.
– У вас что-то произошло?
– спросил он осторожно.
– Да. И если то, что Фелмор сказал, правда, то нам нужно поторопиться.
Миллстоун очень хотел уточнить, что такого услышал хозяин лавки, но решил не делать этого, тем более что в скором времени он и так всё узнает. Они быстрым шагом преодолели несколько кварталов, затем свернули в узкий переулок и ещё примерно пять минут шли по нему, скрываясь в тени грубо сложенных кирпичных домов.
Вскоре они пришли в тупик с закрытой дверью. Гибсон постучал по ней несколько раз в определённом ритме, и она открылась. Фелмора Миллстоун узнал сразу, хотя в прошлый раз ему не удалось толком его разглядеть. Таким он его и запомнил - статным, высоким и излучающим уверенность. Сейчас на нём была выгоревшая форма федеральной армии, но без каких-либо знаков различия.
Гибсон лишь коротко кивнул, и тут же исчез, а Фелмор посмотрел на Джона тяжёлым испытующим взглядом. Миллстоун даже увидел в нём некоторую усталость, очевидно, момент для визита и вправду был не самым удачным.
– Вашим людям можно доверять?
– после короткого рукопожатия спросил он.
– Да. Так же, как и мне.
– Хорошо. Входите внутрь.
После яркого солнечного света казалось, что в помещении царит кромешная тьма. Но вскоре глаза немного освоились в этом полумраке, и Миллстоун осмотрел тесный коридор, в котором они оказались. Его стены с облезлой краской были освещены тусклым светом ламп накаливания, отчего у детектива появились ассоциации с тюрьмой. Фелмор уверенно шёл вперёд, затем открыл одну из дверей, располагавшихся по правую руку, и пропустил офицеров вперёд, в ещё одно плохо освещённое помещение, но обладавшее большим простором. Миллстоун отметил тонкий луч света, пробивавшийся сквозь занавески, но, видимо, у его знакомого были свои причины на то, чтобы окна оставались закрытыми.
– Я даже не знаю, прибыли вы очень вовремя или совсем не вовремя.
– Ну, это зависит от подробностей, - ответил Джон.
– Этой ночью был убит человек, с которым у меня была назначена встреча, а то, что он должен был мне передать, исчезло.
– Ну тогда мы явно вовремя, - кивнул Миллстоун, - вы можете рассчитывать на мою помощь.
– Я хотел бы, чтобы всё, что произойдёт дальше, оставалось строго между нами.
– Разумеется, - кивнул детектив.
– Тогда идёмте.
Он провёл их по деревянной лестнице, ведущей на второй этаж, и они оказались перед проёмом, закрытым тряпичной занавеской. Фелмор остановился перед ней, и Джону даже показалось, что впервые за всё время он увидел в нём нерешительность.
– Он там, - тихо произнёс здоровяк, обернувшись, - я пытался что-то понять, но не нашёл никаких следов.
– Разрешите, я взгляну, - Миллстоун взял ситуацию в свои руки и сделал шаг в сторону проёма.
– Конечно.
– Я надеюсь, вы ничего не трогали, - сказал детектив, уже отодвигая занавеску.
– Нет.
В помещении царил полнейший беспорядок - все вещи были разбросаны, немногочисленные предметы мебели сдвинуты, и даже тряпичные половицы были откинуты в стороны. Посреди комнаты лежал человек возрастом примерно тридцати лет и довольно субтильного телосложения. Его голова была прострелена, и помимо этого, в его теле было ещё несколько пулевых отверстий.
Миллстоун замер над ним в задумчивости - как будто боясь испортить картину, сдвинув что-то с места, - и лишь оглядывался по сторонам, фиксируя при этом каждую деталь. Затем он подошёл к окну и отдёрнул плотную занавеску, впустив внутрь комнаты яркий солнечный свет, отчего все ненадолго зажмурились. Через полминуты, когда глаза адаптировались, он оглядел комнату с большим удовлетворением - при хорошем освещении стали заметны некоторые детали, до этого скрытые мраком.