Милое коварство
Шрифт:
Анна Сергеевна посмотрела в удивленные глаза Димы с чувством уже нескрываемого превосходства и поспешила вслед за завучем.
На торжественной линейке она стояла возле своего пятого «В» как раз напротив десятого «А», среди учеников которого возвышался длинный кареглазый Дима. Он не сводил с нее все таких же удивленно-растерянных глаз, и она не знала, куда ей деваться от его взгляда.
В конце концов, увлеченная новыми обязанностями и своими первым в жизни учениками, Анна Сергеевна напрочь забыла о долговязом десятикласснике, но уже второго сентября они опять ехали вместе с ним в одном троллейбусе. Наученная
– Это ничего не значит.
– Что именно? – холодно и надменно спросила молодой педагог.
– То, что вы учительница…
– Ну почему же… – снисходительно улыбнулась Анна Сергеевна. – По крайней мере, мы теперь на «вы»!
– Это ничего не значит, – повторил Дима, и глаза его холодно сверкнули.
Артикулируя как на уроке, Анна Сергеевна отчеканила:
– Это, молодой человек, значит, что мы с вами принадлежим к разным социальным группам, и я попросила бы вас не путаться в них!
Ей очень понравилась фраза, которую она соорудила мгновенно без всякой подготовки и которая сразу обезоружила беспардонного десятиклассника Диму, забывшего свое место. Еще больше Анне Сергеевне понравилось, что от лица парня как-то разом отхлынула кровь. Эк она его! Пусть знает!
Ввиду молодости и отсутствия опыта первый год своей работы в школе Анна Сергеевна преподавала только в пятых классах. С Димой Артемовым она встречалась в коридорах и столовой. После того как она ловко отбрила его второго сентября, ездить с ней в одном троллейбусе он перестал. Артемов всегда пропускал троллейбус, если видел в его салоне Анну Сергеевну, неизменно сидящую всегда на одном и том же месте. Но в коридорах школы Дима продолжал обжигать ее такими пылающими взглядами, что Анна Сергеевна каждый раз неизменно вздрагивала и спешила скрыться от него по своим учительским делам как можно быстрее.
Несмотря на то что она никак не реагировала на страстные взгляды Артемова, его одноклассники очень скоро эти самые взгляды заметили и всегда красноречиво замолкали, когда молоденькая учительница проходила мимо. Каким образом они обсуждали ее, Анна Сергеевна не знала, но подозревала, что весьма фривольно и малоуважительно. Однажды один из одноклассников Артемова, с которым тот перекусывал в столовой после уроков, довольно громко сказал вслед Анне Сергеевне:
– Да-а-а… хорош бабец… Но тебе, Димон, вряд ли что-нибудь отвалится…
После этого заявления одноклассник Дмитрия оказался на полу с расквашенной губой и весь обсыпанный яркими и глянцевыми от подсолнечного масла кусочками винегрета. Артемова отвели к директору, от которого он был отпущен ни с чем, поскольку измазанный масляной свеклой пострадавший так и не пожелал прояснить суть вопроса и ни в чем одноклассника не обвинял. Сам Дима, разумеется, по-партизански молчал.
Во время эпидемии гриппа заболела учительница литературы, которая преподавала в десятых классах. Анну Сергеевну попросили заменить ее на двух уроках и именно в 10-м «А». Она попыталась отказаться, но директриса сказала:
– Вам ничего особенного не предстоит. Они будут два часа писать сочинение, а вы – только осуществлять общее руководство,
– Справлюсь, – пролепетала Анна Сергеевна, и вопрос был решен.
Дима Артемов писать сочинение не мог. Анна Сергеевна не знала, куда ей деваться от его взгляда. Она взяла с собой тетради своих пятиклассников, чтобы не терять времени зря, но так и не смогла толком проверить ни одной. Мысли путались, суть текстов ускользала. К концу второго урока от перенапряжения у нее жутко разболелась голова. Одноклассник Артемова, который был бит им в столовой, сказал Анне Сергеевне, отдавая в руки тетрадь с сочинением:
– А что я такого сказал в столовке? Прав был, как никогда!
Анна Сергеевна жутко покраснела, а 10-й «А» радостно заржал.
Дома она первым делом открыла тетрадь ученика 10-го «А» класса Артемова Дмитрия. Сразу после числа было написано:
«Я люблю вас».
Данной фразой сочинение Артемова Дмитрия, на которое он потратил ровно два урока, начиналось и заканчивалось. Анна Сергеевна поставила ему за этот титанический труд «2/2», дав необходимые пояснения: первая «двойка» – за то, что тема не раскрыта, вторая – за бедность единственной синтаксической конструкции.
Директриса долго полоскала Анну Сергеевну за то, что она «потеряла» тетрадь очень хорошего ученика Дмитрия Артемова, которому наверняка совершенно необоснованно влепила «2/2». Хороший ученик Артемов потом все же представил своей выздоровевшей литераторше новое сочинение, тему которого раскрыл с большим количеством богатых синтаксических конструкций. Он получил за него «4/4», и вопрос с повестки дня был снят.
После реабилитации и с двумя четверками в кармане Артемов неожиданно материализовался перед Анной Сергеевной в темном подъезде того дома, где она с подругой снимала комнату. Он загородил ей дорогу к квартире и, сверкая влажными карими глазами, глухо сказал:
– Я люблю вас.
Анна Сергеевна, которая, казалось бы, вовсе не должна была удивиться этому заявлению, поскольку уже ознакомилась с ним в письменном виде, замерла на ступеньках в тяжелейшем потрясении. Она вдруг осознала до душевной боли, что если бы он не был учеником ее школы, то она бы, пожалуй…
– Я люблю вас, – повторил он, – и ничего не могу с собой поделать… Я прикинул, что вы старше меня всего на четыре года… Это же пустяки, Анна Сергеевна… Разве нет?
Она была согласна с тем, что даже в масштабах не слишком длинной человеческой жизни четыре года действительно можно посчитать пустяком. Но его несовершеннолетие, его ученичество со счетов сбросить никоим образом было нельзя.
– Вы… вы ученик десятого класса, Артемов, а потому я не имею никакого морального права даже обсуждать с вами этот вопрос, – сказала чистую правду Анна Сергеевна.
– Я не нравлюсь вам? – спросил он, пропустив мимо ушей заявление об ее моральных правах.
Она почувствовала, что кафельный пол старого дома уходит из-под ее ног. Он не мог не нравиться… Анна Сергеевна знала, что по нему сохнет половина девчонок их школы, начиная с седьмых классов. Яркоглазый, буйноволосый Дима был очень хорош собой.