Милосердие спецназа
Шрифт:
— Так, а ты кто? А ну брысь! Пока не уволил к чертям собачьим!
— Анатолий Анатольевич, что же вы делаете? — Вова храбро продолжает свои попытки влить в меня пиво. — Он же больной весь!
— Похмелье не болезнь!
Спасибо Вове, чуть отпустило, по крайней мере, говорить я теперь могу:
— Похмелье? Вот моё похмелье! — опёршись на Вову встаю и судорожно начинаю раздеваться.
Отец бледнеет прямо на глазах, дядя Петя выронив бокал пытается ослабить галстук. Да картина ещё та...
На левом плече багровый рубец —
Ну и, как завершающий штрих, татуировка на левой груди! Вы же помните мою татуировку? Красивая она у меня, цветная. Хан лично набивал. Раскинувший крылья, атакующий коршун. На спине у него десантный парашют, на голове берет — он же десантник! Открытый в крике клюв и растопыренные когти в крови. На правом крыле надпись «Умирать не страшно», на левом «Умри достойно». Сверху лента, на ней «Кровь пьянит, как хмельное вино», внизу ещё одна «Десант похмеляется водкой».
— Э-э-это что?.. Э-э-это как?.. — батя начал заикаться. Но меня было уже не остановить, обида лезла наружу.
— Это? — усмехаюсь. — Это война, папа, всё как ты хотел! И кровь. Моя кровь... — сглатываю, — с кишками, извини, плохо вышло, не дорезали меня.
— Какая война? Что ты несёшь? — отец рванул галстук и начал отнимать у дяди Пети бутылку, к которой тот присосался. Тот не отдавал, глотая её содержимое. Наконец ему это удалось, и батя припал к горлышку, высасывая остатки.
— Сволочь ты, Петя... всё выпил!
— Иди на хрен! Ребёнка покалечило... А ты, сука... — пьяненький дядя Петя схватился за голову, — не уследил я... Егорушка-а-а-а-а...
Отца, похоже, переклинило:
— Ты же не мог воевать?! Не мог! Не мог!!! — выкрикнув, схватился за ворот рубашки и рванул, так что пуговицы брызнули в разные стороны. И шёпотом: — Прости...
Киваю Вове, решив расставить все точки. Тот выкладывает награды на стол.
— А вот и значок за прыжки и так мелочь, что достать смог... — сарказм так и прёт из меня, — и недорого кстати...
Отец замер, его взгляд был прикован к моим боевым наградам:
— Прости, сынок. Это я виноват... — вытянув руки, бледный с горящими глазами, пошёл ко мне, — Сыночек мой. Прости дурака старого. Я не хотел. Прости... — плача обнимает меня. — Мальчик мой. Прости. Прости. Прости.
Я тоже плачу:
— Всё хорошо, папа... Всё хорошо...
Дядя Петя, всхлипывая и прося прощения, присоединяется к нам. Тяжёлые... Млять... Нога... Дурно мне... Перед глазами всё плывёт... Темнота!
Глава тридцать третья
Ох-хо-хох... Чего это меня так плющит? Прямо, как после наркоза. С трудом открываю глаза. Млять!
Конечно, не сильно всё это похоже на палату: плазменная панель в пол стены, холодильник, мягкая мебель. Но вот этот запах не забуду никогда. А если принять во внимание такую мелочь, что валяюсь на кровати с капельницей в руке. Всё чудесатей и чудесатей, как говорила Алиса. Будем посмотреть...
— Вова. Вова! — дрыхнет! А я тут, между прочим, в туалет хочу. Собравшись с силами почти рявкнул: — Рота подъём!!!
О, как подскочил! Глазами хлопает:
— Егор Анатолич! Очнулся?
— Нет, млять! Не видишь что ли? Без сознания я!
—А-а-а... Шутить изволите, барин, — кивает как китайский болванчик, — это хорошо!
— Вова, друг ситцевый, что случилось? — интересуюсь голосом «умирающего лебедя». И вовсе не я только что рявкал. Это всё враги подставить мечтают.
— Полагается спросить… — улыбается, — где я?
— В больнице, в VIP палате... — мне и так хреново, а тут ещё этот перец прикалывается, — остальное не важно. Мне повторить вопрос?
— Не надо, — вздыхает Вова, — потерял сознание, вызвали скорую, отвезли в больничку...
— Я тебя спрашиваю. Какого хера!? Я! Здесь!.. лежу!? Что?.. со мной!?
—Да не знаю я! — разводит руками. — Говорят, осколок пошёл... Ещё чуть-чуть и не спасли бы! — устало опускается на диван и трёт глаза. — Наверное, когда на тебе повисли... Осколок и сдвинулся. Но я не врач, — грустно сжимает губы. И спохватившись, вскакивает: — Надо Анатолию Анатольевичу позвонить и доктора позвать. Я скоро, — и рванул к двери.
— Стой! Я встать не могу, а тут важное дело, помоги оправиться...
— Э-э-э... Что?
— Вова, не тупи! Любовь приходит и уходит, а писать хочется всегда... Понял?
— Сейчас решим...
Вова убежал, кому-то что-то там сказал, потом рыкнул... А здорово у него получается, я аж подпрыгнул... Через пару минут влетела молоденькая медсестра с уткой...
— Вова, забери у неё инструмент. Я сам!
Сестричка выскочила из палаты. Он подходит ко мне:
— Чего? Засмущался?
— Да нет же, — отмахиваюсь, — стеснение давно закончилось, ещё, когда в госпитале лежал. Просто, больно симпатичная... — приподнимаю бровь, — ну, ты меня понимаешь? — пытаюсь улыбнуться, но выходит как-то криво.
— Понимаю, — кивает, — давай помогу. Опыт есть...
В общем: осколок мой, после того, как на меня навалились рыдающие мужики, стронулся с места и я был весьма близок к концу. Но мне повезло. Во-первых — в том, что я сын олигарха, во-вторых — в тот момент Семён Осипович Кац находился на рабочем месте. Он меня и прооперировал. Тесен мир, ох тесен.