Мильтон в Америке
Шрифт:
Собеседники развлекали друг друга на манер чипсайдских сплетниц, и я, утомленный лицемерием чудодея, решил завязать разговор с молодым индейцем. «Гусперо», — сказал я, ударив себя в грудь. Потом наставил палец на него и воздел руки вверх, изобразив тем самым живой вопросительный знак. «Маммичис», — ответил он. «Вовсе не Джозеф? — Он покачал головой. — А что же тогда молол здесь этот тупоумный старый святоша?»
Индеец поймал мой взгляд, брошенный на Кудесника Калпеппера: я смотрел на него не с большей дружелюбностью, чем приговоренный к повешению смотрит на петлю. Калсется, он что-то угадал в моих мыслях и свирепо пробормотал: «Мановессас». —
Хозяин махнул в мою сторону, не снизойдя даже до кивка, и мы с Джозефом — прошу прощения, Маммичисом — зашагали в сторону леса. По счастью, вышло так, что при себе у меня оказалась фляжка с крепкой настойкой.
— Охотно верю, Гус.
— Спасибо за веру в меня, Кейт. Можно попозже выпить за твое здоровье? Итак, очень скоро мы с Маммичисом беседовали самым дружеским образом. «Дерево», — сказал я, указывая на ствол, к которому мы прислонились. — « Михтук».
– «Ветер», — я показал рукой на ветви, качавшиеся на ветру, и надул щеки. «Ваупи». — «Земля», — я ткнул пальцем в травяной покров. «Ауке».
– «Слушай, ты замечательный парень».
Джозеф положил руку мне на грудь. « Ваутако - науог.Человек в плаще. Английский человек». — «Да, я ношу плащ. Лондонской зимой нужная вещь». — «Чаукуакок.Люди с ножами. Английские люди. — Он показал в сторону поселения братьев. — Сердца из камня». — «Я знаю. Нрав у этих набожных людей мог бы быть и помягче». — «Они пришли с изнанки мира отобрать наш мир». — «А вот это очень похоже на правду, не так ли? Почему бы нам не выпить еще за их погибель?»
Скоро мы расправились с фляжкой до последней капли и бросились бегом через лес с выкриками «Ура!» и «Эгей!», которым я его обучил. Он мчался стрелой, а меня переполняло счастье — и знаешь, Кейт, в этом диком уголке я чувствовал себя свободным. Помнишь Элеэйзера Лашера? Первого англичанина, которого мы с мистером Мильтоном встретили, когда блуждали? Я ему тогда позавидовал. Я позавидовал его свободе.
— Ты меня спрашивал о нем и раньше, Гус. Он единственный носил медвежью шкуру, как индеец. Я привыкла видеть его каждое утро по понедельникам, когда он приходил меняться товаром. Он приносил меха и мясо, а мы давали ему сыр, молоко и всякое такое. Держался он всегда спокойно. Думаю, он жил один.
— Ты права как всегда, Кейт. Он жил в глубине леса. И я намекнул мистеру Мильтону: вот, дескать, это именно тот человек, который может нам побольше рассказать об индейцах. Наш хозяин проникся к ним глубоким интересом после содержательной беседы с преподобным Калпеппером, поэтому я подошел к Элеэйзеру на рынке.
— В понедельник утром?
— Точно. Он согласился с нами поговорить и, по выражению мистера Мильтона, ознакомить нас с их языческими повадками. И вот на следующее утро он снова привел нас к своей бревенчатой хижине у реки. Конечно, нам пришлось войти в лес, и мистер Мильтон схватил меня за руку, как только почувствовал сомкнувшуюся вокруг него темноту. «Змеи здесь водятся?» — спросил он. «Да». Помнишь голос Элеэйзера — медленный, запинающийся? Я думаю, причиной тому была его борода.
— Он никогда не заговаривал со мной, Гус. Был такой несмелый.
— В лесу он держался храбрей.
«Туземцы считают змей прекрасным лечебным средством от боли и лихорадки, мистер Мильтон. И потому едят их живьем».
Наш хозяин еще крепче ухватился за мою руку. «Лесов дремучих тьма по нраву им, — прошептал он. — Трава зловредная и тина им по нраву». — «Аскук, — вдруг сказал Элеэйзер, удивив нас обоих. — Так они их называют». — «Все это следует выкорчевать с корнем и сжечь. — Мистер Мильтон все еще говорил шепотом. — Надо научиться отсекать лишнее».
— Спустя час мы добрались до хижины — и Элеэйзер ввел нас внутрь. Хотя стояла такая жара, что можно было жарить каштаны прямо на ладони, он развел огонь чуть ли не у самого порога: дым, по его словам, должен отгонять от входа больших зеленых мух и других насекомых.
Мы уселись на две деревянные скамьи, и наш хозяин заговорил: «Мы дети Лондона, мистер Лашер, и лишь немногое знаем о языческих обычаях. — Я едва не прыснул, но решил не преступать вежливости и разразился кашлем. — Научите нас, если вам угодно, здешним манерам».
Мистер Лашер пристально вгляделся в свою обувь, словно ее можно было убедить поддерживать беседу вместо него. «Трудно сказать, с чего начать…» — «Говорят, будто туземцы ничем не лучше диких животных. Говорят, что им доставляет наслаждение резня». — «Нет-нет, это совсем не так. Они могут быть тщеславными и заносчивыми, но на самом деле они далеко не дикари. Они любят общество, даже самые дикие из их числа. Они обожают своих детей — и всячески портят их баловством». — «Еще бы». — «Честностью они не уступают многим англичанам. Они называют себя ниннуок,что означает "человечество". — С минуту он помолчал. — Можно рассказать вам одну историю? Об англичанине, который жил с индейцами».
— Да что ты, Гус, неужели это правда?
— Именно такой вопрос задал и мистер Мильтон: «Неужели это возможно?» — «Да, сэр, от начала и до конца». — «Ужасно. Чудовищно. Рассказывайте».
«Однажды некий англичанин поселился в лесу, где добывал себе пропитание одной только охотой. По примеру индейцев, он завел себе вместо собаки волчонка и хорошо его приручил, хотя тот и сохранял все повадки хищника по отношению к любой живности.
Одет этот англичанин был всегда плохо, не носил пояса, а голову покрывал засаленной льняной шапочкой, надвинутой на самые глаза. Не был, можно сказать, ни англичанином, ни туземцем». — «Полная жуть!» — «И вот, в начале лета, когда индейцы перебрались из густых лесов на открытые поля, волчонок англичанина вдруг исчез. Присоединился к сородичам, которые последовали за туземцами на новое место. Но англичанин, привязавшийся к своему животному — единственному своему компаньону в безлюдной глуши, — вознамерился вернуть его любыми доступными ему средствами. Он нашел след, оставленный индейцами, и обнаружил, что они расположились в миле к востоку, на равнине вблизи от берега. Разумеется, они видели его задолго до его появления, и он внезапно оказался в кольце воинов, которые размахивали луками и длинными палками. Он закричал им на их родном языке «Мир! Мир!» — и попытался пояснить, что его волчонок убежал. «Анум! —сказал он (это слово обозначало собаку). — Анум!»И добавил: «Ннишишем»— то есть «Я один». Настроение напавших мгновенно переменилось: на свете нет народа, более гостеприимно встречающего незнакомцев, если только они не враги. Известно ведь, что, принимая англичан у себя в доме, они подают им самую лучшую еду». — «Верю, — вмешался я. — Они добрые парни».