Милые кости
Шрифт:
— Эй, кинь полотенце! — Рэй выключил душ.
Не получив ответа, он отдернул занавеску. Мне было слышно, как он выбрался из ванны и пошлепал к порогу. Опрометью бросился к Рут. Потряс ее за плечо, и она сонно подняла голову. Их глаза встретились. Ей не пришлось пускаться в объяснения. Он и сам понял, что я исчезла.
Помню, как мы (Линдси, я и Бакли) возвращались откуда-то с родителями по железной дороге, и наш поезд въехал в темный тоннель. Вторично покидать Землю — это примерно то же самое. Пункт назначения при всем желании не пропустишь, за окном знакомые места. Но если в первый раз меня
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
На следующее утро запах домашних пирогов прокрался вверх по лестнице и просочился в комнату Рэя, лежавшего в постели с Рут. Их мир в одночасье изменился. И этим все сказано.
Прежде чем уйти из мастерской Хэла, они постарались уничтожить следы своего пребывания, а потом направились к Рэю домой и всю дорогу молчали. Ближе к полуночи Руана заглянула в комнату и, увидев, как они, полностью одетые, спят в обнимку, порадовалась, что у Рэя наконец-то появилась девушка — на вид не от мира сего, но лучше уж такая, чем вообще никакой.
Часа в три ночи Рэй заворочался, потом сел и посмотрел на Рут. При виде этих длинных, нескладных конечностей и великолепного тела, которое вчера было в его власти, на него нахлынуло благодарное тепло. Рука невольно потянулась, чтобы ее погладить, и в этот миг из окна на ковер упала полоса лунного света, стрелкой указав туда, где Рэй — я свидетельница — всегда любил сидеть над книгами. Его взгляд пробежал по лунной дорожке. Она вела точно к тому месту, где Рут бросила свою сумку.
Осторожно, чтобы не потревожить спящую Рут, он соскользнул с кровати. В сумке лежал дневник. Достав его, Рэй начал читать:
«На кончиках перьев воздух, у основания — кровь. Я подбираю косточки; скорблю, что они, как разбитое стекло, не знают света… и все же пытаюсь собрать эти осколки воедино, скрепить, чтобы убитые девочки ожили».
Он пролистал несколько страниц:
«Пенн-Стейшн, тесная ванная, борьба, удар о раковину. Женщина постарше».
«Квартира. Ц.-Ав. Муж и жена».
«Крыша на Мотт-стрит, девочка-подросток, застрелена».
«Время? Девочка в Ц. п. идет к зарослям. Белый кружевной воротничок, фасонный».
Рэя охватил невыносимый холод, но он, не поднимая головы, читал дальше, пока Рут не зашевелилась.
— Я должна тебе многое рассказать, — произнесла она.
Дежурная медсестра помогала моему отцу устроиться в кресле-каталке, пока мама и Линдси суетились в палате, собирая нарциссы, чтобы взять их домой.
— Сестра Элиот, — сказал он, — я всегда буду помнить вашу доброту, но надеюсь, мы с вами теперь долго не увидимся.
— Я и сама на это надеюсь. — Сестра Элиот повернулась к моим родным, которые неловко стояли в стороне. — Бакли, у мамы и Линдси руки
— Особо не разгоняйся, Бак, — сказал мой папа.
Я смотрела, как они гуськом тянутся к лифту: впереди Бакли с моим папой, следом Линдси, а за ней мама, обе с охапками влажных нарциссов.
Когда они спускались в лифте, моя сестра начала изучать нежно-желтые горлышки цветов. Она вспомнила, как в день первой траурной церемонии Сэмюел и Хэл наткнулись в поле на букетик желтых нарциссов. Откуда он там взялся — так никто и не узнал. По примеру Линдси моя мама тоже стала разглядывать цветы. Она ощущала прикосновение моего брата и понимала, что наш отец, который с изможденным, но довольным видом сидел в хромированном больничном кресле, радуется предстоящему возвращению домой. А когда они дошли до вестибюля и двери открылись, чтобы их выпустить, я уже знала, что им предназначено остаться одним. Вчетвером.
От чистки и резки яблок у Руаны уже распухли руки; за работой она отважилась произнести в уме слово, которого избегала много лет: развод. К этому ее исподволь подтолкнули неумелые, но крепкие объятия ее сына и Рут. Она уже не помнила, когда ложилась спать одновременно с мужем. Тот расхаживал по комнате, как призрак, а потом, как призрак, проскальзывал под одеяло, почти не сминая постель. Он никогда не распускал руки, в отличие от тех мужей, которых клеймят газеты и телевидение. Но его отсутствие ранило хуже побоев. Даже если он приходил домой, садился с ней за стол и съедал все, что бы она ни приготовила, его как будто не было рядом.
Услышав, что в ванной наверху включили воду, она решила для приличия выждать, прежде чем позвать их к завтраку. Рано утром ей позвонила моя мама, чтобы поблагодарить за те сведения, которые получила от нее по телефону, когда была в Калифорнии, и Руана задумала по такому случаю испечь для нашей семьи пирог.
После того как Рут с Рэем получили по чашке кофе, она попросила сына, пока еще не слишком поздно, проводить ее к Сэлмонам и без лишнего шума оставить пирог у них на крыльце.
— Поскакали с пирогами! — вставила Рут.
Руана бросила на нее укоризненный взгляд.
— Не сердись, мам, — сказал Рэй, — вчера у нас был тяжелый день.
А про себя подумал: так она и поверила…
Повернувшись к плите, Руана достала один из двух испеченных пирогов и подала его к столу; из отверстий, проделанных в румяной корочке, поплыл изумительный аромат.
— Позавтракаете? — предложила она.
— Богиня! — воскликнула Рут.
Руана улыбнулась:
— Ешьте, сколько душе угодно, и одевайтесь. Можем поехать все вместе.
Поглядев на Рэя, Рут ответила:
— Вообще-то, у меня намечены кое-какие дела — я к вам попозже загляну.
Хэл привез барабаны, отрегулированные по высоте для моего брата. У них с бабушкой Линн было на этот счет полное единодушие: хотя до тринадцатилетия Бакли оставалась еще пара недель, он просто не находил себе места.
Сэмюел не поехал с Линдси и Бакли встречать моих родителей из больницы. Для них возвращение домой обещало быть вдвойне знаменательным. Моя мама неотлучно сидела с отцом двое суток. За это время мир изменился — и для них, и для всей нашей семьи.