Милые семейные разборки
Шрифт:
Людвиг оказался первым человеком, который заинтересовался моей персоной.
Когда суета улеглась, гости рассосались, милиция уехала и труп увезли, компаньон Штайнера поманил меня пальцем в холл и напрямик спросил на чистейшем русском языке, разве что слегка окая:
— Евгения Максимовна, вы ведь знали, что Генриху угрожает опасность?
— Да, вы совершенно правы. Я знала об этом, — не стала я отрицать. — И собиралась его предупредить. Но, как видите, не успела.
— Хорошо, —
Людвиг тщательно выговаривал каждую букву и заботился больше о том, чтобы правильно произнести слово, чем о проявлении своих чувств.
Сказывалась ли в этом немецкая педантичность, нежелание демонстрировать перед посторонними свою скорбь? Или на самом деле Людвиг не так уж и сожалел о гибели компаньона?
— Если вам трудно говорить по-русски, мы можем перейти на немецкий, — предложила я.
— О, нет, это совершенно излишне, — замахал руками Людвиг. — Я ведь из прибалтийских немцев — мой дедушка был родом из Эстонии. Да и фамилия у меня вполне русская — Попофф.
Людвиг Попофф предложил мне пройти в директорский кабинет — тот, что располагался в коридоре. Устроившись за массивным столом, он указал мне на кресло напротив. Чувствовалось, что гость выступает теперь в роли хозяина фирмы.
Поймав мой взгляд, Людвиг улыбнулся и счел своим долгом пояснить:
— Да-да, вы правы. Теперь я — владелец всего этого. Он обвел рукой вокруг. — И завод, и контрольный пакет акций. Согласно уставному договору, фирма переходит по наследству к дочери, а фройлен Юлия еще недееспособна. Так что я беру на себя обязанности опекуна. Не ее самой, разумеется, а ее доли в нашем с Генрихом предприятии.
Тут он вздохнул и провел дрожащей рукой по своим белокурым волосам.
— Бедный Генрих, бедная фройлен Юлия… Утрата очень тяжела. Плюс новая головная боль с этой фабрикой. Если бы вы знали, как мне не хочется всем этим заниматься! Фирма, конечно, процветает, но, будем откровенны, только по вашим, российским меркам.
— Поясните, пожалуйста, что вы имеете в виду, — попросила я.
— О, все очень просто! Игрушечная фабрика такого типа может быть неубыточной только в вашем конкретном регионе, где у нее нет серьезных конкурентов и есть поддержка с Запада — в моем лице. А уже за его пределами — это геморрой, так, кажется, сейчас говорят в России, когда хотят обозначить что-то ненужное и хлопотное? Впрочем, следует отдать Генриху должное, он сумел сделать все, чтобы поднять производство, все возможное и даже невозможное. Как это ни удивительно — предприятие работает.
— Тогда что же вас не устраивает, герр Попофф? — спросила я.
— Многое, госпожа Охотникова. Видите ли, пока всем занимался Генрих, это было удобно. Теперь же мне придется
— Вы можете уступить контрольный пакет акций местным властям.
— Еще чего, — буркнул Людвиг. — Чтобы они все развалили за полгода? Нет уж, увольте. Я как-нибудь сам разберусь.
— Но ваш компаньон мертв, — напомнила я Людвигу о теме, которая интересовала меня гораздо больше, нежели деловые заботы немца.
— Да, это факт. И, как вы можете видеть, я вовсе не был заинтересован в его гибели, — тотчас же счел нужным заметить Людвиг.
Если принять за чистую монету все, что мне только что изложил герр Попофф, — да.
Если же встать на точку зрения обыденного сознания — весьма сомнительно; ведь Людвиг как-никак получает теперь в свои руки практически неограниченную власть над фирмой Штайнера.
— И, что самое неприятное, — продолжил мой собеседник, — мне придется вести дела с теми людьми, которые убили Генриха.
— Вы хотите сказать, что у вас есть какие-то предположения на этот счет?
— Конечно, — с готовностью отозвался Людвиг. — Это ваша местная мафия.
Герр Попофф настолько спокойно произнес эти слова, как будто общение с нашими гангстерами было для Людвига делом обыденным и вполне вписывающимся в рамки коммерции в ее российском варианте.
— То есть, несмотря на звонки, гипотеза об убийстве на почве национальной неприязни не кажется вам обоснованной? — спросила я.
— Сложно сказать, — пожал плечами Людвиг. — Видите ли, я в курсе того, что в современной России повышается рост националистических настроений. В Шереметьеве в меня даже швырнули банку кофе.
— Банку кофе?
— Ну да. Какой-то пенсионер-ветеран, как мне потом объяснили в милиции, получил спецпаек, в котором был растворимый кофе немецкого производства. Старичок был сильно пьян и возмутился тем, что ему, победителю во Второй мировой войне, выдают в качестве пайка немецкий кофе. Чем я ему не приглянулся — ума не приложу. Да и кофе, как выяснилось, оказался «левым» — изготовленным в Польше…
Людвиг Попофф с хитрецой взглянул на меня и осторожно спросил:
— А вы знаете, почему я так откровенен с вами? Впрочем, можете не отвечать, не будем терять времени. Я хочу вас нанять. Да-да, не удивляйтесь, раз уж вы ввязались в эту историю по неосторожной просьбе фройлен Юлии, вам придется идти до конца. Я не верю, что местная милиция сможет распутать это дело. А о вас я успел навести справки, и отзывы были самые положительные.
Людвиг достал визитницу и, открыв ее в нужном месте, продемонстрировал мне одну из аккуратно вложенных в целлофановые углубления карточек.