Милые семейные разборки
Шрифт:
Национализм? Новоявленные террористы с антинемецкими лозунгами?
Полный бред!
Сейчас, правда, в придачу к местной гопоте появляются какие-то скинхэды — бритоголовые, но даже если у них и существует какая-то примитивная идеология, то она явно ультраправого толка с примесью национал-социалистических идей. То бишь фашизма. Так что именно против немцев у них ничего быть не может. И уж они бы наверняка не стали заниматься банальным телефонным хулиганством.
Хотя национализм — это такая непредсказуемая штука, что невозможно предугадать, кто завтра окажется объектом общественной
Но вдруг и правда здесь что-то затевается? А я знала и не предприняла никаких действий? И я после этого смогу спокойно спать? Смотреть свой видик как ни в чем не бывало?
Думаю, именно этот последний аргумент сыграл решающую роль.
Смотреть свой видик с чистой совестью — что может быть приятней? Возможно, это звучит глуповато, но могу я, в конце концов, иметь право хоть на какие-то личные слабости?
— Я слышала, что вы дорого берете за свою работу, — без тени стеснения произнесла Джуля. — Если вас останавливает только денежный вопрос, то можете не волноваться — я вам заплачу. Папа недавно подарил мне тысячу долларов, и я не стала их тратить. Этого хватит?
— Вообще-то я не вступаю в сделки с несовершеннолетними. Только не обижайся, ладно? Тем более что в принципе я согласна.
— Правда? — обрадовалась Джуля. — Ой, а я-то думала, как мне вас уговорить?
— Считай, что уговорила. Теперь надо обсудить, что именно мы должны предпринять.
— Значит, так, — деловым тоном заявила Джуля, — я уже все обдумала.
— Да-а? — удивилась я. — И что же ты хочешь мне предложить?
— Я выдам вас за свою учительницу, — торжественно произнесла девушка.
— Это еще зачем?
— Понимаете, если я приду с вами к папе и скажу: папа, милый, тут какой-то тип звонит мне по телефону и говорит, что завтра с тобой что-то случится, то он лишь пожмет плечами. А если я добавлю, что привела детектива-охранника, пусть даже и даму, то… то я просто не знаю, как он рассердится. Вас уж точно выгонит, а меня не возьмет с собой в Москву на выходные — там у папы какая-то конференция.
— Да, это серьезное наказание, — усмехнулась я. — Но ведь в подобном случае на двадцать второе июня он останется без прикрытия.
— Совершенно верно! — поддержала меня Джуля. — А так вы все время будете рядом со мной, а я на приеме ни на шаг не буду отходить от папы.
— И как же ты объяснишь родителям появление своей учительницы на званом вечере?
— О, все очень просто! — заверила меня Джуля. — У нас проходит спецкурс по этикету, а папа всегда очень строг в этом отношении.
Тут она виновато усмехнулась и развела руками — ничего, мол, не поделаешь.
— Знаете, у него небольшой бзик на «культурности», — добавила Джуля. — Папа хочет, чтобы все было, как в лучших домах. И я скажу, что в школе проводится наблюдение за воспитанниками в естественных условиях — у нас такое уже бывало. То есть преподаватель проводит с ребенком целый день у него дома и следит за тем, как тот усвоил предмет. Понимаете?
— Позволь, но ведь прием будет вечером, я правильно поняла?
— Да, в четыре часа. У меня
— Но как же я смогу обеспечивать безопасность твоему отцу в течение дня?
— Я еще не сказала вам, что последний звонок был особенным, — снова осунулась Джуля. — Он… он позвонил сегодня утром и сказал, что разделается с папой вечером, когда все будут виться вокруг «вашего дружка из Баварии» — так он выразился. Понимаете?
— Кто мог знать о том, что приезжает компаньон твоего отца и что прием назначен на четыре? — спросила я, начиная понимать, что все обстоит гораздо серьезнее, чем казалось на первый взгляд.
— Только свои, — ответила Джуля. — Папа, Регина, Юсеф. Ну и работники фирмы. Да вы всех их увидите на приеме. Ну так что?
Наконец Джуля меня уломала, и я согласилась. Но с одним обязательным условием. Если двадцать второго числа ничего серьезного не случится, я в тот же вечер раскрываю свое инкогнито.
Джуля долго упрашивала меня не делать этого, приводила какие-то наивные доводы, но я втолковала ей, что неизвестный может выбрать другой день и другое время, когда меня не будет рядом с ее отцом, и девочка вынуждена была признать мою правоту.
Мы договорились встретиться завтра в три. Джуля будет ждать меня у парадного входа в здание фирмы, и на мое имя будет выписан пропуск.
Когда мы с девочкой спускались из «Глобуса» по лестнице к выходу, Джуля вдруг замерла и крепко сжала мою руку.
Я заметила, что ее лицо мгновенно побледнело, как будто его вдруг засыпало снегом, а миндалевидные глаза расширились от ужаса.
— Что такое, Джуля? Что с тобой? — недоуменно спросила я.
В просторном прохладном холле, до которого осталось каких-нибудь пять ступенек, не было ни единой души, возле тяжелой мраморной двери — тоже, и я не могла понять, чего же так испугалась Джуля.
— Ты что-то вспомнила? Тебе стало плохо? Да отвечай же, ради Бога, только не молчи!
Проследив направление ее взгляда, я уперлась глазами в толстую черную точку как раз под циферблатом настенных часов.
— Это… бабочка, — пробормотала Джуля, еле разжимая губы.
— Ну да, ночная бабочка, — подтвердила я. — Ты что, их боишься?
— Д-да…
— Но ведь они не кусаются! Да и живут совсем недолго! Слушай, да приди же ты в себя! — дернула я ее за руку. — Тем более что она сейчас спит.
— Вы уверены? — дрожащим голосом спросила Джуля. — А вдруг она затаилась?
— Да нет же! — настаивала я. — Ну что, мы так и будем здесь стоять?
Джуля словно загипнотизированная на ватных ногах спустилась в холл.
Когда мы вышли на свежий воздух, она с облегчением вздохнула.
— Я понимаю, что это глупо, но ничего не могу с собой поделать. Когда я была совсем маленькая, то увидела бабочку в сильное увеличительное стекло. Это был ужас! У нее такие толстые усы! А лапы! Нет, это невозможно пересказать! Какие там монстры из ужастиков! Я теперь перед сном тщательно проверяю свою комнату и если вижу бабочку, то зову Юсефа, и пока он ее не выгонит или не убьет, не захожу туда. Извините, что я так вела себя на лестнице, но это… это сильнее меня, — виновато улыбнулась Джуля.