Милюль
Шрифт:
Почётным конвоем летели за кораблём белые как костюм Сергея Пантелеймоновича чайки. Они то и дело пикировали в светлые буруны, кружили над палубой и даже приближались к ней. Давешняя дама в сиреневой шляпе протягивала к ним руку с кусками белого хлеба. Чайки выхватывали хлеб на лету, а она – смеялась. Сергей Пантелеймонович стоял рядом и попыхивал сигарой. Тётка Юлия приблизилась к нему и нарочито громко заговорила:
– А вот и мы! Привели вашего мальчика. Что же вы его оставили без присмотра?
– Премного вам благодарен – ответил
– Алексей – юноша взрослый – возразила дама, прекращая кормление морских птиц – он вполне может сам передвигаться по палубе. Ваша помощь нужна ему как собаке зонтик.
– Пятая нога – поправил её Сергей Пантелеймонович.
– Что? – дама взглянула на него удивлённо.
– Собаке нужна пятая нога. Зонтик рыбке нужен – пояснил Сергей Пантелеймонович.
– Какая разница? Просто они сами увязались за Алексеем, чтобы попасть в нашу компанию.
– Спасибо – тётка Юлия сдержанно кивнула – ваша компания, мадам… э…
– Элеонора. Меня называют Элеонора – представилась женщина.
– Да. Ваша компания, мадам Элеонора, вряд ли может быть моей целью.
Мадам Элеонора даже не обиделась. Она убрала остатки белой булки в карман и обратилась к Сергею Пантелеймоновичу:
– Сергей Пантелеймонович, вы не находите, что эта девушка ведёт себя довольно дерзко для своего положения – тут она обратилась к тётке Юлии – Ведь вы прислуга, верно?
Милюль заметила, как тётка стремительно краснеет и, от клокочущих в груди чувств, не находится что ответить. Надо было прийти на выручку, и Милюль со всей страстью ринулась в бой:
– С чего вы взяли, мадам Элеонора? Тётушка Юлия никакая мне не прислуга. Она моя ближайшая родственница и вам следовало бы называть её «Мадам Юлия».
Тётка благодарно взглянула на Милюль и вскользь улыбнулась Сергею Пантелеймоновичу. Мадам же Элеонора возвела очи к небесам и, чуть повысив голос, сказала, не обращаясь ни к кому:
– Я должна почитать прислугу за знатную даму и терпеть её невоспитанную воспитанницу, которая суёт нос во взрослые разговоры! – тут она перевела взгляд на Сергея Пантелеймоновича – Сергей Пантелеймонович, вам не кажется, что они вас преследуют?
– Меня? – переспросил Сергей Пантелеймонович – Да нет! Помилуйте! Я сам представился этим милым дамам и, можно сказать, навязал им своё общество. Так что, если кто кого и преследует, то это не они меня, а я их…
– Вы сами им представились? – выпучила глаза мадам Элеонора – и их не смутило, что вас никто не представил? Не кажется ли вам, что так не принято в свете? Эти дамы не вам чета!
– Мадам Элеонора – самым невинным тоном обратилась к даме Милюль – я слышала, в свете не принято говорить о присутствующих в третьем лице. Ещё мне говорили, что так принято у приказчиков, торговок и дам лёгкого поведения. Вы сами к какой категории склоняетесь?
Элеонора вспыхнула и, резко обернувшись к Сергею Пантелеймоновичу, возопила:
– Сергей
Сергей Пантелеймонович пробасил примирительно, обращаясь почему-то сразу ко всем присутствующим:
– Ну, дамы, ну, так нельзя. Прекратите вашу баталию!
Тут Милюль возразила:
– Думается мне, Сергей Пантелеймонович, вам приятно от того, что баталии происходят вокруг вас, а вы таким образом оказываетесь в центре внимания. Причём, одна дама вам нравится, а вторая – сражается за вас.
Сергей Пантелеймонович неожиданно расхохотался и, по простецки хлопнув девочку по плечу, сказал:
– Ну и глазастая ты деваха, Милюль! Люблю таких!
Таковое панибратство покоробило всех дам, но показала это лишь одна мадам Элеонора. Она так искривила лицо, что море стало кислым. Сергей Пантелеймонович заметил её гримасы и, обращаясь ко всем, извинился:
– Вы не обижайтесь на мою разухабистость. Я в самом деле обожаю быть в центре внимания, но эта маленькая девочка-вундеркинд так лихо меня развенчала! Должен признаться: да, мне нравится всё. И вы, милые дамы, и море, и то, что мы идём на белом корабле меж стран и континентов. И дышать нравится полной грудью! Эх, наша матушка-Россия всему свету голова! – тут он неожиданно открыл рот и запел, то есть, завопил что есть мочи:
«Из-за острова на стрежень, на простор речной волны выплывают расписные Стеньки Разина челны!..»
Отозвавшись на рёв Сергея Пантелеймоновича, пароход дал длинный басовитый гудок, за которым заслонились все звуки.
Милюль рассмеялась дуэту парохода и человека. Улыбнулась и тётка Юлия. Лишь мадам Элеонора отвернулась и пробормотала:
– Какая дикость!
Хоть и произнесла она это тихо, будто про себя, Милюль умудрилась расслышать её и тут же спросила:
– Мадам Элеонора, скажите, пожалуйста, что вам дикостью показалось? То, что Сергей Пантелеймонович куражится, или то, что пароход задудел?
Долгий взгляд Мадам Элеоноры был ей ответом. Опять, как и вчера, Милюль смотрела в глаза злобной незнакомки. Но всё было иначе на этот раз. Не тонула Милюль в их глубине и душа её оставалась на месте. Чужая сущность не поглощала её. Личность же Элеоноры, её поверхностный облик, читался как страница книги в морщинках век и вычурной гнутости бровей. Отстранённо и спокойно глядела Милюль на чужую мадам и видела: перед нею стоит обозлённая неизвестно на что взрослая женщина, которая давно и бесповоротно устала в битвах то ли за личную эмансипацию, то ли за удовольствия, пойди теперь, разберись. Беспросветное разочарование отложилось в мимических морщинках. Следы ухода за лицом были столь очевидны, что предмет ухода был уже не столь значительным по сравнению с самим процессом. Мадам Элеонора ощутила, как Милюль разглядывает и изучает её. Раздражение судорогой пробежало по её лицу. Не в силах сдержать себя, она грубо спросила: