Милый ангел

Маккалоу Колин

Вообще-то мне ее немного жаль. Пусть она царица цариц, но ведь она еще и женщина. Если кому-нибудь в больнице вздумается покрасить стену или повесить плакат для развлечения пациентов, сестра-хозяйка решает, в какой цвет будет покрашена стена, и выбирает плакат. На ней белые нитяные перчатки, и если в нашей лаборатории она ими не пользуется (строго говоря, сестра-хозяйка в нашей лаборатории — гостья сестры Агаты), повсюду, где работают или отдыхают медсестры, она проводит пальцем по выступам панелей, подоконникам, где угодно, и горе палатной сестре, во владениях которой белый перчаточный палец станет серым от пыли! Сестре-хозяйке подчиняются и медицинские сестры, и санитарки, она держится на равных с главврачом, входит в правление больницы,

председатель которого, как выяснилось, сэр Уильям Эджертон-Смайт, по совместительству дядя обольстительного мистера Дункана Форсайта. Теперь ясно, как он занял пост старшего врача ортопедического отделения, несмотря на молодость. Небось дядюшка подсобил. А жаль. Мне казалось, такой человек, как мистер Форсайт, не будет пользоваться протекцией родных и знакомых, чтобы подняться по служебной лестнице. Почему у колоссов вечно обнаруживаются глиняные ноги?

Словом, меня представили сестре-хозяйке, а та пожала мне руку, строго отмеряя миллисекунды этого жеста в соответствии с правилами вежливости и моим положением. Сестра Агата смотрела сквозь меня, а сестра-хозяйка — прямо в глаза, совсем как миссис Дельвеккио-Шварц. Видимо, она явилась к нам, чтобы обсудить покупку новой вращающейся рентгеновской установки, но сочла своим долгом осмотреть всю лабораторию.

Сегодняшнее желание: выкинуть из головы Подхалима Форсайта.

Суббота

23 января 1960 года

Я здесь, я на месте! Сегодня утром наняла фургон и перевезла в дом 17с по Виктория-стрит свою персону вместе с картонными коробками, полными добычи. Водитель оказался замечательным парнем — зря языком не молол, просто помог мне внести вещи в дом, с благодарностью принял чаевые и укатил к следующему клиенту. Одна коробка была забита банками с розовой краской — вот и нашлось применение твоей сотне, папа! — в другую поместилось миллионов десять розовых бусин. Не мешкая, я приступила к делу: взяла кусок антибактериального мыла (только поработав в больнице, понимаешь, в чем его прелесть), кучу тряпок, щетку и металлическую мочалку и принялась за уборку. Миссис Дельвеккио-Шварц говорила, что убрала в комнатах перед моим приездом, она и вправду отлично потрудилась, но я заметила повсюду тараканий помет. Пришлось опять звонить в Райд Джинджу и просить у него отраву для тараканов. Ненавижу этих тварей, они живут в канализации, сточных канавах и в грязи, разносят всякую заразу.

Я терла и скоблила, пока природа не заявила о себе и не погнала меня на поиски туалета — помнится, он был где-то рядом с прачечной. Прачечная оказалась кошмарной. Неудивительно, что миссис Дельвеккио-Шварц забыла показать ее мне. Счетчик на газовом котле глотал монеты одну за другой, две большие бетонные ванны подтекали, старые валики для белья были привинчены к полу. Дверь из прачечной вела в ванную. На древней ванне отсутствовала половина эмали, а когда я оперлась на бортик рукой, ванна со стуком накренилась — одна из ножек в виде когтистых лап, на которых она стояла, была сломана. Ножку вполне мог заменить деревянный брусок, а вот ванну предстояло красить в несколько приемов велосипедной эмалью. Горячую воду давал настенный газовый водонагреватель — с еще одним счетчиком и отверстием для монеток. Деревянную решетку я сразу замочила в тазу с мыльной пеной. Унитаз стоял в отдельной комнатушке и был произведением искусства: английский, фарфоровый, прошлого века, с чашей, расписанной изнутри и снаружи кобальтовыми синими птичками и лозами. Бачок, закрепленный под потолком, соединяла с чашей труба, тоже с птичками. На старое деревянное сиденье я присаживалась с опаской, несмотря на стерильность: слишком высоким оно было. Цепь заканчивалась фарфоровой ручкой, и когда я дернула за нее, в чашу обрушился Ниагарский водопад.

Я убиралась весь день и не увидела за это время ни души. Правда, я никого и не ждала, но я думала, в доме будет постоянно

слышен голосок Фло: малыши вечно смеются и визжат, если не капризничают. А оказалось, здесь тихо, как в могиле. Где Пэппи, я понятия не имела. Мама побаловала меня, положив с собой запасы провизии, поэтому мне было чем подкрепиться после нелегких трудов. Но я совсем не привыкла к полному одиночеству. Очень странное ощущение. В гостиной и спальне было всего по одной розетке, но я с электричеством на ты, поэтому достала подаренный Гэвином набор инструментов и мультиметр и установила на стенах еще несколько розеток. Затем я отправилась на переднюю веранду искать распределительный щит. Один из предохранителей был рассчитан на три ампера. Я выкрутила его, поставила другой, на пятнадцать ампер, и уже закрывала щит, когда в калитку вошел стриженный ежиком парень в мятом костюме со сбившимся галстуком.

— Привет, — произнесла я, думая, что передо мной еще один жилец.

— Вы здесь новенькая? — спросил он.

Я кивнула, ожидая продолжения.

— Где живете? — спросил он.

— С той стороны дома, возле прачечной.

— Не на первом этаже, в комнатах по фасаду?

Я нахмурилась, а на моем смуглом лице такие гримасы выглядят свирепыми.

— А вам какое дело? — спросила я.

— Работа такая. — Он сунул руку во внутренний карман, вытащил потрепанный кожаный бумажник и открыл его. — Полиция нравов. Как вас зовут, мисс?

— Харриет. А вас?

— Норм. Чем зарабатываете на жизнь?

Я прикрыла дверцу щита и взяла Норма под локоть, подражая непринужденным манерам Джейн Расселл. Мне казалось, что получается похоже.

— Чашечку чаю? — спросила я.

— Можно, — охотно согласился Норм и вошел в дом вместе со мной.

— Для проститутки вы слишком заботитесь о чистоте, — заявил он, оглядев мою гостиную, пока я ставила чайник. Опять монетки! Хоть мешками скупай фальшивые, столько счетчиков приходится кормить.

— Я не занимаюсь проституцией, Норм. Я работаю старшим рентгенологом в Королевской больнице, — ответила я, ожидая, пока закипит чайник.

— А-а, так это Пэппи привела вас сюда.

— Вы знакомы с Пэппи?

— Кто же ее не знает? Но она здесь как белая ворона.

Я подала ему чашку, налила чай в свою и отыскала печенье, которое мама дала мне с собой. Минуту мы пили чай молча, а потом я начала расспрашивать гостя о полиции нравов. На такую удачу я даже не рассчитывала! Норм оказался не только кладезем сведений: Пэппи назвала бы его «прагматиком до мозга костей». Норм объяснил, что искоренить проституцию как социальное явление невозможно, что бы там ни талдычили все эти ханжи — архиепископы, кардиналы и методистские священники. Значит, остается одно: придать ей хоть какую-то организованность. У каждой уличной девчонки своя территория, скандалы начинаются, когда появляется новая конкурентка. Вот тогда от порядка не остается и воспоминаний.

— В ход идут зубы и ногти, — хрустя печеньем, рассказывал Норм. — А потом вмешиваются сутенеры с ножами и бритвами.

— Значит, проституток вы не сажаете в тюрьму? — спросила я.

— Только когда ханжи поднимают вой — к примеру, если развоюется Лига матерей или вмешаются надоедалы из Легиона благопристойных. Господи, как я их ненавижу! А с вашим первым этажом хлопот не оберешься, потому что дом 17с простаивает без дела. Миссис Дельвеккио-Шварц пыталась сдавать первый этаж, но к ней вечно селились проститутки, и тогда возмущались жильцы домов 17b и 17d.

Так я узнала, что первые этажи домов в Кроссе — идеальное жилье для женщин, занимающихся проституцией. Еще бы, ведь можно провести клиента через застекленные двери на веранду, а затем выпустить его тем же путем через пятнадцать минут. Кому бы миссис Дельвеккио-Шварц ни пыталась сдавать наш первый этаж, ее квартирантки всякий раз оказывались проститутками. Путем наводящих вопросов я выяснила, что два дома по обе стороны от нашего — бордели. Интересно, что сказал бы папа, если бы узнал? Но я буду нема как рыба.