Милый Каин

Гарсиа-Валиньо Игнасио

— Гораздо хуже другое, — со вздохом сообщил он. — Писать портрет одного из членов жюри — не лучшее решение, особенно если вы у частница конкурса. Что, ничего лучше не нашли?

Кораль явно не на шутку удивилась.

— Что? Неужели вы…

Хулио воспользовался этой возможностью, чтобы представиться.

— Что ж, в таком случае мне остается надеяться только на то, что вы берете взятки, — сказала Кораль.

— Да что вы себе позволяете?! В конце концов, если у вас хватает дерзости завести речь о деньгах, то пусть хотя бы сумма окажется достойной.

Он окинул ее взглядом

с головы до ног. Зрелище было не слишком многообещающим. Студентка и есть студентка. Что с нее взять?!

— Я девушка бедная, но добрая. Могу пригласить вас посидеть в кафе, но только при одном условии. Если вы позволите мне закончить набросок.

Хулио не стал долго обдумывать это предложение. Перспектива пообедать со столь очаровательной девушкой была более чем соблазнительной.

Она же, со своей стороны, потребовала, чтобы он вернулся на скамейку и сел в той же позе, в какой дремал некоторое время назад — глаза закрыты, голова склонена вперед и чуть вбок. На самом деле эта часть наброска уже была закончена, но Кораль не могла отказать себе в удовольствии слегка отыграться на этом, с позволения сказать, члене жюри. Хулио послушно исполнял все ее распоряжения. Он просто кипел от удовольствия, вызываемого игрой, затеянной им же.

В два часа дня Кораль передала свой холст организаторам конкурса. Настал ее черед выполнять свою часть договора, тем более что оба они изрядно проголодались.

— Ладно, выбирай. С сыром или с колбасой? — спросила Кораль, вынимая бутерброды из рюкзака.

— Господи, и на это я чуть было не купился? Ну ладно, взятка так взятка. Давай с сыром.

Художественный конкурс вызвал у воскресной публики необычайный интерес. В парке, против обыкновения, было очень многолюдно. За столиками уличных кафе не оказалось ни единого свободного места. Повсюду сидели молодые художники, нагруженные, как и Кораль, этюдниками и прочими предметами своего ремесла.

Наконец Хулио с Кораль раздобыли пару банок холодного лимонада и присели в тени на травке неподалеку от фонтана. Кораль рассказала, что вообще-то учится на медицинском факультете, но больше всего на свете любит живопись. Она даже призналась, что мечтает о персональных выставках и о том, как будет разъезжать по всему миру, представляя свои картины.

— Что, думаешь, у меня мания величия? — спросила она.

— Может быть, и так, — задумчиво отозвался Хулио. — Но такая мания мне по душе.

Омедас чувствовал, что попал в плен и просто бессилен противопоставить хоть что-нибудь магнетизму, исходящему от этой девушки.

После скромной трапезы они прилегли на траву. Кораль так устала от жары и напряженной работы, что сама не заметила, как уснула. Хулио некоторое время наблюдал за ней и вдруг, не без удивления для себя самого, понял, что влюблен. Ее голос, манера говорить, даже аромат масляных красок, исходивший от нее, — все это ласково, но настойчиво влекло Хулио к новой знакомой, заставляло его кровь вскипать миллионами мельчайших пузырьков блаженного восторга.

В назначенный час они подошли к эстраде напротив особняка Каса де Вакас и заняли удобное место в многочисленной компании участников конкурса и случайных прохожих. Кораль

была просто счастлива. День, проведенный рядом с Хулио, значил для нее гораздо больше, чем возможная победа или же, наоборот, проигрыш в конкурсе, результаты которого ее теперь не слишком интересовали.

В конце концов на трибуну поднялся секретарь жюри и нараспев огласил длиннющий список номеров участников, чьи картины вышли в финал и получили призы. Номер Кораль так и не прозвучал.

— Нам в некотором роде даже повезло, — сказала девушка. — Если честно, я просто с удовольствием подарю эту картину тебе.

— Вот это я понимаю! Вот это приз так приз!

«Интересно, неужели эта картина до сих пор так и висит у него там, на улице Монклоа, на чердаке, который он снял специально для меня, чтобы я могла устроить себе настоящую мастерскую? Господи, как же хорошо мы жили, какой счастливой была я тогда! Что же я натворила, во что превратила свою жизнь?» — вновь и вновь спрашивала она себя.

В какой-то момент Кораль легко и непринужденно приняла правила другой, новой игры, казавшейся ей совершенно безобидной. При этом она сама не заметила, как поставила на карту все мечты и стремления собственной юности, проиграла их, но формально внакладе не осталась. Более чем достойной компенсацией стала ее новая жизнь — воплощение упорядоченности и уверенности в завтрашнем дне. Но вот теперь Кораль с ужасом ощущала, что это противостояние в ее душе вовсе не исчезло, а лишь поутихло на некоторое время. Она со всей отчетливостью понимала, что этот вечный спор, этот пожар разгорался в ней с новой силой.

Кораль сдалась под натиском собственных мучительных размышлений и переживаний. Она решила принять успокоительное — маленькую желтую таблетку из тех, которыми частенько пользовался Карлос перед собраниями акционеров и публичными выступлениями. Сам он старался не афишировать эту свою слабость и уж тем более не признался бы при посторонних в том, что нервы в критических ситуациях порой подводили его.

Таблетка сделала свое дело, и Кораль провалилась в сон. Впрочем, он не принес с собой облегчения. Ее до самого утра мучили кошмары, сохранившиеся в памяти в виде одного-единственного образа. Рука Хулио, того самого, двадцатилетнего, как на натянутых струнах, играла на сложнейшем и тончайшем инструменте — ее натянутых нервах. Тело и кожа Кораль в том сне были прозрачны. Пальцы Омедаса легко и свободно, как скальпель, пронзали ее насквозь, чтобы дотронуться до того или иного нервного сплетения.

Женщина проснулась и поняла, что кошмар продолжал преследовать ее и наяву. Нервы Кораль были по-прежнему натянуты до предела, а тело представляло собой сплошной резонатор. Сердце билось в нем судорожно и неритмично. Оно исполняло какое-то мрачное, почти похоронное адажио.

Кораль не без оснований полагала, что Карлосу и в голову не могло прийти, какую бурю эмоций и переживаний вызвала в ее душе эта неожиданная встреча. Впрочем, он, безусловно, заметил ее несколько странное поведение и некоторую отстраненность во время разговора с Хулио. При этом Кораль не нашла ничего лучшего, как сослаться в свое оправдание на плохое самочувствие и головную боль.