Милый, не спеши!
Шрифт:
Ярайс понимал, что такие раздумья ничего доброго не сулят. И все же — что приобрел он за эти два месяца? Ну, прежде всего — немало денег. Если бы вчерашняя попытка увенчалась успехом, денег было бы еще больше. Это, безусловно, достижение; только что ему делать со всем этим звенящим и хрустящим, ради которого другие бьются в поте лица? Купить еще одни фирмовые джинсы, куртку сафари, туфли на «творожной» подошве? Но он же не собирается переодеваться по три раза на день, нормальные люди в нашем обществе так не делают. Может быть, копить на мотоцикл или даже на машину? Однако с ними никуда не покажешься, даже к родителям. А потом, когда он не будет больше находиться на их иждивении, какое применение найдет он нечестно нажитым деньгам? Это не заграница, где можно выгодно поместить капитал в акции и жить на проценты до конца жизни или же начать какое-нибудь собственное дело. После грандиозной аферы с «мебельным» спекулянтом Виктором Ярайс поинтересовался у Малого Яниса, как потратил тот немалую сумму. «Слетал в Таллин». — «А там?» — «Надрался в лежку», — ответил Кирсис, с удовольствием вспоминая попойку с эстонскими дамами на крыше новой гостиницы.
Оправдывает ли это риск, стоит ли того сверлящего беспокойства в груди, что не ослабевает ни днем, ни ночью? Ярайса волновало не только возможное наказание. Гораздо более важным внезапно оказался вопрос: достойна ли человека такая жизнь? Обманывать других, не получая для себя ничего, кроме денег, которые он больше не считал решающей ценностью.
Что успел он в свои восемнадцать лет? Сидел на родительской шее, учился ровно столько, сколько требовалось, чтобы переползать из класса в класс, не использовал по-настоящему даже нынешнюю возможность сделаться автослесарем высокой квалификации. Старик Берзаускис, что бы ни думали клиенты о его честности, был признанным мастером и выдающимся диагностом. А чему Ярайс научился после шести недель практики? Отрегулировать карбюратор, подтянуть цепь, прибавить или убавить обороты, еще нескольким элементарным ремонтным операциям, которым умелый дрессировщик научит даже обезьяну. Если бы он еще не связался с этими Янисами, то может быть… Но Ярайс понимал, что тешит себя надеждой, что полученных навыков ему хватит, чтобы в армии попасть в шоферы или подручные механика, — иными словами, опять словчить. И вот только что упустил единственную возможность доказать, что он тоже мужчина, и вместо того, чтобы в ночном лесу наброситься на насильника, трусливо пустился наутек. А сейчас уклонился от ответственности за сделанное, сунул милиционеру свое мальчишеское сочинение и сидел тут, а не в кабинете следователя, где пришлось бы отвечать на менее приятные вопросы, чем те, которые он задавал сам себе.
Больше не было сил продолжать этот разговор с самим собой, наверное, первый честный разговор в его жизни; невыносимым стало одиночество в переполненном людьми городе. К тому же, очень хотелось есть. После диетического ужина тетки Амалии прошло уже не менее четырнадцати часов. А именно завтрак, как гласила теткина мудрость, нужно было есть самому.
Ярайс встал и по подземному переходу направился к вокзалу — там можно раздобыть что-нибудь съестное. Ресторан был еще закрыт, и он поднялся на перрон, где, словно ожидая, что его прицепят к поезду, находилось длинное, как вагон, кафе.
На перроне толпились сошедшие с поезда. С большим и, видимо, очень тяжелым чемоданом, шла тоненькая девушка, чуть ли не пополам перегнувшаяся в поясе. С глубоким вздохом она поставила ношу на землю и откинула со лба взмокшие каштановые волосы. Потом обошла чемодан, чтобы поднять его другой рукой. В ее темных глазах было такое отчаяние, что у Ярайса невольно вырвалось:
— Разрешите вам помочь.
Девушка, не понимая, посмотрела на него и растерянно улыбнулась. Ярайс, опомнившись, повторил предложение по-русски.
— Буду вам очень благодарна, — глубоким и звучным голосом, не соответствовавшим ее фигурке, радостно ответила она. — Мне надо попасть в Юрмалу, в путевке написано, что туда нужно ехать на электричке.
— Поедем на такси, — с неожиданной для него самого удалью заявил Ярайс.
И действительно: не все ли равно, где проведет он этот день? Сделает хотя бы одно доброе дело.
Он взвалил чемодан на плечо и удивился его тяжести. Девушка смахивала на студентку и, наверное, везла с собой учебники.
На лестнице поток людей разделил их, и у Ярайса мелькнула мысль, что легче легкого было — скрыться за углом, выйти из здания Вокзала в сторону Центрального рынка и там замешаться в плотную толпу покупателей. Мысль промелькнула и исчезла, не найдя в Мозгу ни Малейшего отклика. Он даже не обрадовался тому, что вызвал у девушки доверие: это ведь было естественно.
В такси он уселся рядом с шофером и, обернувшись назад, спросил:
— Вы в Риге впервые?
— Да, и мне даже не снилось, что здесь живут столь гостеприимные люди.
— И родители отпустили вас одну?
— Как вы угадали? — удивленно воскликнула она. — Я собиралась ехать с подругой, но позавчера она заболела. Мама собрала меня, словно на Северный полюс. Пришлось согласиться, иначе вообще не пустили бы.
— Сейчас вы впервые проедете по новому мосту. Моя мать говорит, что в таких случаях надо загадать желание, и оно обязательно сбудется.
— Пусть все остальные дни отдыха будут такими же прекрасными, — не задумываясь, выпалила она и протянула Ярайсу руку. — Меня зовут Тамарой.
Пока девушка регистрировалась в конторе пансионата, Ярайс ожидал ее в саду. Спешить ему было некуда. Да и не хотелось. Наконец-то нашелся человек, нуждавшийся в его помощи. Так доказывал себе Ярайс, хотя прекрасно понимал, что Тамара обойдется и без него. Но куда приятнее было думать, что симпатия эта обоюдна. На чем она могла основываться? Они ничего не знали друг о друге, не обменялись даже хоть сколько-нибудь связными мыслями. Всю дорогу от Задвинья до Юрмалы Ярайс объяснял происхождение своего необычного имени, рассказывал, что знал, о Райнисе и обещал сводить девушку на дачу поэта, посетить которую сам по себе никогда не собрался бы.
Тамара была избалованной. Это можно было понять уже из того, как она рассказывала о первом годе своей учебы в мединституте. Никто не заставит ее резать трупы, пусть не надеются, разве мало в Москве других институтов?.. Она сделала капризную гримасу, и в этот миг Ярайс заметил, что Тамара вовсе не так красива, скорее миловидна с ее вздернутым носиком между по-кукольному круглыми щеками. К такому лицу, пожалуй, больше шли бы светлые волосы, но он не собирался размышлять о причудах природы и чувствовал лишь, что девушка нравится ему и такой.
В полупустом в этот ранний час приморском ресторане они сели у окна, чтобы видеть море и пляж. Ярайс говорил без умолку, так много он не наговорил, пожалуй, за целый год; показывал маяки — Лиелупский и Даугавгривский, Рагациемский мыс, суда на якоре, ожидавшие на внешнем рейде лоцмана; предупреждал, чтобы не заплывала дальше третьей мели, потому что дна там не достать. Потом, измерив Тамару взглядом, поспешил исправить ошибку:
— Нет, тебе и за второй будет выше головы.
Незаметно они перешли на «ты» — оказалось, что это вполне возможно даже без брудершафта.