Мимо денег
Шрифт:
— Дергаться не собираюсь, — благодушно уверил толстяк. — Вы кто? Из третьего отделения? Новенький?
— Совсем новенький, — подтвердил Корин. — А ты старенький?
— Разумеется… Вам что-то нужно? Не лучше ли вернуться в палату и там поговорить?
— Заткнись! Знаешь Анну Берестову? Она у вас тут лежит.
— У нас много больных… Нет, такую не знаю.
Корин подошел к двери и запер ее на ключ.
— У меня мало времени, доктор. Скажи, где Берестова, или тебе каюк.
— В каком смысле — каюк?
—
— Вы, кажется, чем-то возбуждены, молодой человек. Но буйствовать все равно нехорошо. Вы же знаете, это запрещено нашими правилами.
Толстяк заерзал на стуле и начал, упулясь глазами, делать какие-то загадочные пассы, вероятно, полагал себя крутым гипнотизером. Было очень смешно, но Корин давно разучился смеяться. Он подошел к доктору, подергал его за уши и сжал ладонями виски, ощутив знакомое желание покончить с жертвой немедленно.
— У тебя ровно минута, кретин.
Толстяк всей тушей подался вперед, пришлось двинуть коленом в пах.
— Где Берестова?!
— Что вы делаете, отпустите! Мне же больно. Вас накажут, молодой человек! — Доктор задыхался, потел, но пытался увещевать, что было еще смешнее, чем пассы.
Корин ухватил его за нос и потряс в разные стороны.
— Пожалуйста, ну пожалуйста! — взмолился несчастный. — Берестова в отделении Митрофанова. На третьем этаже. Там доктор Кубрик.
— Как туда попасть? Какая комната? Быстро!
Доктор уже понял, что дело плохо, и затараторил, как сорвавшийся с настройки магнитофон. Черный ход, кабинет с надписью: «Ординаторская», позвольте проводить… Больше пользы от него не будет, и Корин придушил болтуна, с всегдашним волнением следя, как гаснут, выкатываясь из орбит, вспыхивают прощальной мукой гипнотизерские очи. Мертвеца усадил за рабочий стол, наклонив голову так, словно тот задремал. Предварительно содрал с него белый халат и напялил на себя. Потом вышел в коридор и, полагаясь скорее на чутье, чем на указания покойника, поднялся на третий этаж. По дороге никого не встретил.
Возле ординаторской помедлил, прежде чем войти. Погрузившаяся в сон психушка издавала множество невнятных звуков, писков, гудений, сливающихся в волшебную музыку шагов приближающейся смерти. Здание было насыщено злом, как пласт навоза копошащимися личинками; это взбодрило Корина, но по какой-то непонятной причине он перестал ощущать присутствие любимого Анека.
В Ординаторской, больше напоминающей светскую гостиную, чем медицинское помещение — ковер на полу, мягкая мебель, богатая драпировка на стенах, — застал похабную сцену: лысоватый, средних лет, помятый головастик и дюжий молодой детина целовались взасос на плюшевом диване, делая это с таким увлечением, цепко переплетясь, что не сразу заметили вошедшего. А когда заметили, похоже, не испытали и тени смущения.
— Что еще за явление?! — раздраженно пробурчал головастик,
Детина пригладил льняные кудри, тяжело дышал.
— Кто из вас доктор Кубрик? — спросил Корин, хотя ответ и так был ясен.
— Допустим, я доктор Кубрик, — с достоинством ответил головастик. — А вы кто такой? Почему врываетесь без стука?
Корин притворил дверь и сделал шаг вперед.
— Я пришел за Аней Берестовой. В какой она палате?
Доктор хмыкнул, внимательно разглядывая нахала.
— Полюбуйся, Коленька, — обратился к полюбовнику. — Раньше их привозили, теперь приходят своими ногами. Объясните, милейший, толком, кто вы такой? Родственник ее?
Корин приблизился на расстояние броска.
— Это неважно. Я пришел за ней, и вы ее отдадите.
— Неужели?.. Коленька, ну-ка кликни Михалыча.
Детина, по-прежнему тяжело сопя, начал вставать с дивана, и Корин нанес ему страшный удар кулаком в переносицу. Коленька опрокинулся обратно на диван, забавно хрюкнув. Из глаз брызнули слезы, а из сопатки кровь.
Кубрик истошно взвизгнул.
— Вы что делаете, хулиган этакий?! С ума сошли? Я же вас… — и тут вдруг запнулся, натолкнувшись на свинцовый взгляд Корина, как на физическое препятствие.
— Молодец, что заткнулся, — похвалил Корин. — Правильно все понял. Про смерть и про безумие я знаю больше тебя, пиявка медицинская. Поэтому могу успокоить: это не больно. Вжик — и нету. На самом деле ничего нет приятнее смерти. Если ее не растягивать до бесконечности, как делаете вы со своими кириенками. Все хорошо в разумных пропорциях. Сейчас убедишься, паскуда.
Коленька-санитар слегка очухался и снова попытался подняться, бормоча нелепые угрозы, страшные, возможно, для него самого. Корин взял со стола бронзовую пепельницу и одним ударом, сверху вниз, размозжил ему череп. Ошметки бурой жижи плеснули в лицо доктору, повисли на щеке, но у него недостало сил, чтобы утереться. Он побледнел и начал икать.
— Что с тобой, пиявка? — посочувствовал Корин. — Разве ты сам много раз не проделывал такое? Ну, не пепельницей, шприцем или таблетками. Разницы-то никакой. Чего ж так испугался?
— Что вам угодно? — глухо выдавил доктор. — Я сделаю все, что хотите.
— Само собой. А пока проводи-ка к Берестовой.
— Невозможно. Ее вчера увезли.
Корин сразу понял, что доктор не врет, но не хотел верить.
— Кто увез? Куда?
— Не знаю… Честное слово, не знаю. Мы получили распоряжение.
— От кого распоряжение?
Доктор отодвинулся от мертвого Коленьки, который на него завалился, словно с запоздалой лаской. Сам он уже мало отличался от своего дружка, разве что глазенками поблескивал, как свиненок. Корин отметил это с чувством глубокого морального удовлетворения. Единственное, что плохо, — кровь у обоих порченая.