Мимо кладбища
Шрифт:
Страшной казалась его дикость. И молчание.
Он был высок, всегда без шапки, в жару и зимой – в длинном чёрном пальто с тусклыми металлическими пуговицами, в тяжёлых рабочих башмаках. Волосы, всё ещё чёрные, густые, с частыми светлыми прядями, ветер тяжело перебрасывал
И ещё у него в руках была палка. Не посох, не что-то нарочно придуманное, красивое и загадочное, а обычная ольховая палка, длинная и увесистая.
Он всегда приходил в деревню по нижней дороге, старой, булыжной, забытой; со стороны кладбища, появляясь из мрака придорожных вековых лип и буков, из раскатистого и гулкого карканья вороньих стай. Местные деревенские жители не любили те места, пугали друг друга и своих гостей придуманными страшными историями, а сами ездили в город по житейским делам по новой дороге, по солнечной, асфальтовой, прямой и радостной.
Взрослые знали, что он живёт в полутора километрах от крайних деревенских улиц, за ближним лесом, в старом доме у ручья, в неудобной излучине, где другого жилья и быть не могло, причём совсем не по каким-то административным причинам, просто для существования среди тех угрюмых зарослей ещё одного человека не хватило бы места.
Раз в неделю, иногда чаще,
Никто не знал о нём ничего. Впрочем, история последних лет его жизни, проведённых в этих обычных местах, вдруг внезапно став всем известна, показалась бы любопытствующим довольно скучной.
Когда-то вынужденно, на краткое время, как казалось ему поначалу, он приехал в гости к одному малознакомому человеку и остался в том доме у ручья надолго. В один из дней хозяин сказал, что съездит до обеда по делам в город, шутливо доверив ему, как обычно, своё жилище, но не вернулся ни к вечеру, ни через месяц, совсем пропал где-то вдалеке и вот уже два года не объявлялся, никак не распоряжаясь своей забытой недвижимостью и не сообщая ему никаких новых условий.
Наследников и кредиторов у пропавшего человека, судя по всему, не было. Приехали как-то первой осенью работяги-электрики, обрезали на ближнем столбе провода за неуплату и всё, с тех пор его никто не беспокоил, и он жил в том брошенном доме один.
Конец ознакомительного фрагмента.