Мимо течет Дунай: Современная австрийская новелла
Шрифт:
— Ты-то вон уже выбрался из грязи, Бруннбауэр, — отвечал Фердинанд. — А меня зависть разбирает.
— Ну, ну, из грязи-то я еще, как видишь, не выбрался, — рассмеялся Бруннбауэр, оглядывая свою грязную рабочую одежду. На нем были резиновые сапоги, доверху вымазанные в земле.
— Проклятый суглинок, никак от него не отделаешься. Когда траншеи под фундамент копали — ни одна лопата его не брала, а как только дождичком побрызгает — разъезжается под ногами. Немалый срок пройдет, покуда тут что-нибудь вырастет.
Чуть
В самом доме готовы были кухня и одна комната.
— Подождать надо, когда деньги за отпуск заплатят, а потом будем ждать, когда премиальные в рождество получим — иначе концы с концами не сведешь. — Присматриваясь к Катарине, которой в легоньких туфельках пришлось пробираться по глине, он продолжал: — Вот если б и жена зарабатывала… Но тут никогда не знаешь, где выгадаешь, а где прогадаешь. Наймется жена на работу — деньги в дом идут, а самой ее дома нету. А ежели за всякую мелкую работу по дому еще и платить, то не на что и сам дом построить.
Мужчины все говорили и говорили, что-то без конца подсчитывая. Фрау Бруннбауэр лишь изредка вставляла словечко. Вовсе без денег, конечно, ничего не построишь, говорил ее муж, во всяком случае, за участок надо сразу заплатить, да и материал на стропила надо где-нибудь подешевле достать, а не на лесопилке. Тут надо ушки на макушке держать — смотришь, где-нибудь ветер лес повалил или жучок завелся, значит, там подешевле продают — надо, мол, скорее с рук сбыть. Вот так шаг за шагом и берешь одну ступеньку за другой.
— А мы оба молодые, кое-что могли бы достичь! — воскликнул Фердинанд, и голос его задрожал от воодушевления. — Работать не поленились бы.
Катарина почувствовала, что фрау Бруннбауэр смотрит на нее. И в этом взгляде было и немного иронии и немного сочувствия.
— Да, уж тут надо жилы иметь, что твой баран, — подтвердил Бруннбауэр. — Годик-другой ничего себе нельзя позволять.
— Годик-другой, говоришь, — не без злорадства вставила его жена, — больно долго у тебя эти годики тянутся.
— Вечно ты хнычешь, — набросился на нее муж.
Катарина заметила, с каким восхищением следил за ним Фердинанд.
— Что ж нам было оставаться в кегельбане или продувном бараке? — продолжал Бруннбауэр. — Говорю тебе, год-два — и мы выберемся.
— А потом с долгами двадцать лет расплачиваться будем, — прибавила его жена. — И всякий раз, когда надо что-нибудь купить мальчонке или мне, он говорит: сперва цементу мешок купим, или сотню кирпича, или этернита — всегда что-нибудь поважнее найдется.
— Хватит хныкать! — заставил ее замолчать Бруннбауэр. — Жилы приходится вытягивать из себя — это верно. Зато сынку потом легче будет.
Фрау Бруннбауэр принесла молодого вина, и, после того как все выпили, хозяин с гостем отправились
Тем временем женщины сидели на кухне и прислушивались к тому, о чем говорили мужчины.
— Подвоз-то нынче дорого обходится? — услышала Катарина голос Фердинанда. — Покуда всё на место привезешь! А вон там не песчаный карьер?
— Карьер-то карьер, но этот песок только на дорогу идет, больше он ни на что не годен. Чересчур много глины в нем.
Зачерпнув воды из ведра, фрау Бруннбауэр разбавила вино, как она, должно быть, делала у себя в деревне во время покоса.
— Дома-то я воду из колодца деревянной бадьей доставала, — заметила она. — Теперь вон уже сколько времени в городе живу, а вода у нас из крана все равно не бежит, на себе таскаем.
Из пустой комнаты по соседству доносится голос Бруннбауэра:
— Нет, нелегко, что ни говори! Да ведь и в Ульрихсберге на вывозе леса, когда снегу метра два навалит, тоже не легче. И овес косить и картошку копать — нелегкая работа.
— И ничего ты на ней не заработаешь, — соглашается с ним Фердинанд.
— Эту я в счет и не беру, — слышно, как продолжает свою речь хозяин. — Жену надо, чтоб здоровая да крепкая была, чтоб работы не боялась, чтоб вместе, стало быть, запряглись.
— Работы, говорит, не боялась? — подхватывает фрау Бруннбауэр на кухне. — Сами они, мужики, себе ни в чем не отказывают. Как бы там мой ни был бережлив, пиво он каждый день пьет. А меня, словно собаку, на привязи держит, я и людей не вижу никогда.
Неожиданно голос ее делается ласковым. Взглянув на Катарину, она спрашивает:
— Скажи, а с тобой разве так не было, когда ты только что из деревни приехала — небось никак насмотреться не могла: и что другие-то женщины делают, и как наряжаются, и как выламываются? И хоть нет у них ни гроша за душой, все-таки они ни у кого в служанках не ходят. Я-то все глаза, на них глядючи, проглядела. Потом вот он приехал, я его еще по деревне знала. Мы деньги сразу сложили; немного времени прошло, и ребенок у нас родился. Ну а раз мы так работали, он нам мешал, пришлось его к родным отвезти. Теперь вот приеду домой — он от меня бежит, будто я чужая ему.
Итак, покуда мужчины обсуждали всевозможные строительные проекты, женщины обменивались своими сокровенными мыслями.
— Ты вот взгляни на меня, — говорит фрау Бруннбауэр, — мне еще и тридцати нет, а я похожа на пятидесятилетнюю старуху. Ведь было время — когда я только сюда приехала — парни на меня заглядывались. А как запряглась, так только и слышала: молодчина да молодчина, будто это самое важное. Может, и кончим мы когда-нибудь жилы из себя тянуть, да не знаю, не пойдет ли мой на сторону гулять, своя-то жена опостылеет.