Мимолетности, или Подумаешь, бином Ньютона!
Шрифт:
– Если женщина ходит не по магазинам, а просто по городу, это неважный признак.
– Почему?
– Скажи, бамбина, ты не хочешь выходить замуж?
– Хочу!
– Ты не хочешь выходить за Серджио?
– С чего ты взял, папочка?
– Сядь-ка, что ты стоишь, как назойливый официант? И налей мне еще чаю.
– А где Карлотта?
– Встречается с подругой.
– С Эмилией?
– Нет. Из Лондона прилетела Стефания.
– А!
– Бамбина, ты не ответила на мой вопрос? Ты не любишь Серджио?
– Папочка, ты сам когда-то
– В принципе это так… Но, прости, родная, за вопрос, ты с ним уже спала?
– Папа!
– Но это имеет принципиальное значение… А вдруг он будет тебе противен?
– Он мне не противен.
– Понял, – улыбнулся он. – Что ж… Да, бам-бина, тебе звонила какая-то дама.
– Какая дама?
– Из Москвы. Анита.
– Анита? – вздрогнула я. – Она звонила из Москвы?
– Да нет, насколько я понял, она в Риме. И жаждет с тобой увидеться. Она оставила номер телефона.
– Странно, почему она не позвонила на мобильный?
– Бамбина, что у тебя с головой?
В самом деле, решив начать новую жизнь в Риме, я купила здесь новый телефон, с римским номером.
– А ты не дал ей новый номер?
– Нет. Откуда я знаю, хочешь ты этого или нет? Но она оставила свой телефон. Если я не ошибаюсь, это твоя бывшая начальница?
– Она. Интересно, зачем я ей понадобилась?
– Ты позвонишь ей?
– Нет, если ей надо, пусть звонит. А я покончила с прошлым.
Отец насмешливо вздернул бровь. Он мне не верил. Я и сама себе не верила. Но знала – так надо. Я выйду замуж за Серджио. Он и в самом деле не был мне противен, когда увез меня на уик-энд на озеро Комо и там в роскошном отеле мы занимались любовью… Какое противное, лживое выражение: заниматься любовью, когда речь идет просто о сексе. Мы занимались сексом. И это было совсем неплохо. Вот если бы Родион полюбил меня, тогда бы можно было сказать «мы занимались любовью». Но так не случилось, а с Серджио… При чем здесь любовь? Он ведь тоже, по-моему, не умирает от любви, просто он родственник Карлотты, участник семейного бизнеса, а поскольку я единственная наследница отца и Карлотты, то женитьба на мне ему вполне выгодна. Я ему, конечно, нравлюсь, даже очень, возможно, он в меня даже влюблен, но… Я отчетливо понимаю, что нам предстоит открывать друг в друге достоинства. Мужские достоинства у него вполне на уровне, да и я, кажется, не ударила лицом в грязь. Короче, мы оба остались довольны тем уик-эндом. И повторяли его несколько раз. И мы оба хотели детей. И жить мы будем в Риме. И зачем тут Анита? Она позвонила поздно вечером.
– Фаинчик! Как я рада тебя слышать!
– Добрый вечер, Анита! Раньше мы были на «вы».
– Фаинчик, у тебя завтра найдется часик-другой на обед со старой знакомой? Очень охота повидаться, поболтать о том, о сем. Ты как?
– Анита, что-то случилось?
– Ну, за время твоего отсутствия случилось многое, но звоню я не поэтому. Просто оказалась в Риме, чудом выкроилось три дня, и жутко захотелось повидаться, я расскажу тебе много интересного.
Неужто Родион вернулся в Москву? – задрожала я. Они ведь хорошо знакомы, именно он устроил меня к ней в журнал. Может, не вышло у него с «селедкой»!?
– Хорошо, Анита, где и когда?
Анита Михальчик, хозяйка и главный редактор глянцевого журнала, невероятно стильная и элегантная дама лет сорока пяти, была умна, прекрасно образованна, хотя отнюдь не блистала красотой, но стиль и безупречный вкус выделяли ее даже в толпе сногсшибательных красоток. И сотрудниц она выбирала, руководствуясь прежде всего правилами хорошего вкуса. Помню, как одну красивую и очень дельную девушку, которую рекомендовал ей кто-то из знакомых, она забраковала. Никто не мог взять в толк – почему.
– Да у нее же маникюр со стразами! Невозможно! В моем журнале таким не место!
– Ну и что? – удивилась я. – Маникюр можно поменять.
– Маникюр – да, а сознание нет. Если она сделала себе такой маникюр, значит, у нее начисто нет вкуса.
– Но вкус можно развить…
– На работе мы должны развивать вкус у читателей, а не у сотрудников.
Когда я первый раз встретилась с ней, она окинула меня весьма внимательным и холодным взглядом, но потом взгляд потеплел, а через полтора часа показавшегося мне странным разговора она заявила:
– Вы мне подходите, Фаина. Разумеется, у вас будет испытательный срок, два месяца. Надеюсь, вы не обманете моих ожиданий.
Я старалась изо всех сил. Во-первых, работа с Михальчик была пропуском в любое глянцевое издание, а во-вторых, я не хотела подвести Родиона. Ведь это он меня рекомендовал. Нельзя, чтобы он за меня краснел.
Анита ждала меня в холле роскошного отеля.
– Я не опоздала, Анита?
– Нет-нет, это я спустилась чуть раньше. Фаинчик, как я рада тебя видеть! Выглядишь великолепно.
– Спасибо, вы тоже.
– Послушай, говори мне «ты». Теперь можно.
– Не поняла?
– Ну, во-первых, мы здесь одни, а во-вторых, когда ты пришла ко мне работать, тебе было тридцать, а мне сорок. Десять лет большая разница. А теперь тебе уже тридцать пять, а мне по-прежнему сорок.
Я расхохоталась.
– Обожаю твой юмор, Анита!
– Сразу оговорюсь: я намерена пребывать в этом роскошном возрасте еще как минимум лет десять.
– А мне как быть? Стремиться к сорока или застыть на тридцати пяти?
– Естественным путем дойти до сорока, а там уж застыть. Ну что, по-русски это будет обед, а по-римски, вероятно, ланч? Я голодна.
– Я тоже.
– В гостиничном ресторане кормят восхитительно. Ты не против?
– Я за.
Я рада была ее видеть. И с огромным трудом удерживалась от вопроса о Родионе.
– Ну, Фаинчик, как тебе тут живется? Замуж не вышла?
– Через две недели свадьба. Может быть, приедете?
– Опять на «вы»? Нет, я не смогу, и так в журнале без тебя полный бардак.