Министерство мертвых. Невозможная принцесса
Шрифт:
Мужчина сделал приглашающий жест. Я еще раз обернулась к туману, но рука уже исчезла, хотя на камне остались глубокие царапины.
Пусть это сон, бред, галлюцинация – мне не хотелось проверять, что будет, если шагнуть в туман. Поезд хотя бы примерно соотносится с первоначальным планом. А зомби или что там неупокоенное лезло – нет.
Внутри поезд совсем не напоминал те, на которых мы ездили с отцом. Вместо удобных рядов сидений – потертые кожаные диваны вокруг деревянных столиков, вместо светодиодных ламп – канделябры со свечами. А еще ковры, тяжелые шторы на окнах и даже небольшой
Мужчина выбрал один из столиков и кивнул:
– Садись.
Украдкой я ущипнула себя за запястье. Определенно больно. Но может ли быть больно во сне?
– Ты не спишь и не бредишь, и галлюцинаций у тебя нет.
– Откуда вы…
– Все думают одинаково. Все пытаются уйти. Все не верят.
Поезд медленно тронулся, оставляя платформу и туман позади.
– Но ты умерла, Аида. Придется в это поверить.
– Докажите! – потребовала я. – С чего мне вам верить? Порой люди, которые были под наркозом, рассказывают сказки и похлеще. Может, сейчас я лежу без сознания? Или кто-то подсыпал что-нибудь в мой бокал? Или я просто сплю и вижу интересный сон, который потом запишу и превращу в книгу. Стану богатой и знаменитой, как Роулинг… Кстати, вот! Мы едем на поезде в таинственный другой мир. Все как в моих любимых фильмах.
– Мы едем на поезде, потому что поезда для тебя обладают какой-то эмоциональной ценностью. Подозреваю, фильмы тоже – оттуда и отсылки. Пока ты не ступила на порог нашего мира, реальность вокруг питается твоей смертной жизнью. Но подумай сама. Что последнее ты помнишь?
– Как поймала такси, чтобы поехать…
– Нет, что последнее ты помнишь до машины.
Я умолкла. Ссору с мачехой помню отлично, как выскочила из дома, на ходу натягивая куртку – тоже. А дальше…
– Ты не помнишь, как поймала машину. Как села в нее. Как проделала часть пути. Если ты уснула или отключилась в баре, то почему не помнишь, как пришла в бар?
– Потому что иногда кратковременная память дает сбои… – не очень уверенно произнесла я.
– Или потому что момент смерти человека всегда окутан туманом. Чтобы не травмировать и без того шокированную душу. Вот что я тебе предлагаю, Аида. Представь, что я прав. Да, это может оказаться сном или бредом, но ты все равно не можешь заставить себя очнуться. Так притворись, что веришь мне. Ты умерла. Что думаешь?
– Что это несправедливо, – пожала плечами я.
Мужчина посмотрел на меня так, словно слышал подобные фразы каждый день: равнодушно и немного устало. Будто моя смерть для него – всего лишь работа, и в конце дня он забудет о девице, сидящей напротив, сойдет с поезда и пойдет в бар, чтобы выпить стаканчик-другой.
– Почему же?
– Мне всего девятнадцать. Я ничего не успела.
– А что такого ты спешила сделать, что не успела? Думаешь, мир не переживет, что ты не получила диплом средненького колледжа и не провела всю жизнь менеджером в супермаркете? Или что не рассталась с девственностью на выпускном? Или катастрофой для человечества станет твоя незакрытая кредитка? Кстати, чужая.
– Не чужая, а мачехи, – буркнула я, покраснев.
Он определенно знает обо мне если не все, то многое. Что говорит в пользу теории о бреде. И почему до сих пор
– Почему-то вы все считаете, что в ваших смертях есть трагедии. Будто то, что вы не прожили еще десять-двадцать-тридцать лет – ужасная несправедливость. Хотя на самом деле всем плевать. Миру плевать.
– Но не близким.
– Не им, – согласился незнакомец, и я даже приободрилась – нашли-таки точку соприкосновения!
Правда, потом он тут же снова вылил на меня психологический ушат холодной воды:
– К тебе это не относится, Аида. О твоей смерти никто не переживает.
На этом мы замолчали. Я сидела насупившись и сложив руки на груди, а мужчина безмятежно смотрел в окно, за которым, впрочем, ничего не было – только туман, густой и непроглядный.
– Как это случилось? – Я не выдержала первой. – Как я умерла?
– Понятия не имею, мне это не интересно. Да и тебе тоже. С этим пусть разбираются живые, у тебя свой путь.
– И куда же он ведет? – ехидно поинтересовалась я. – И почему его не видно?
– Потому что мы еще не перешли границу нашего мира. Сейчас я расскажу о нем побольше. Но сначала возьми печенье.
– Что? – не поняла я.
Вместо ответа незнакомец кивнул на дверь между вагонами, которая в следующую секунду открылась. Сначала показалась тележка со снеками и чаем, а следом за ней грузная женщина средних лет с абсолютно равнодушным выражением лица. Я бы сказала, на нем было написано что-то вроде: «задолбала работа».
Лишь при виде нас она немного оживилась.
– Сэм, ты сегодня лично?
– Да, Клара. Работаю внеурочно. Это Аида.
– Что будешь, Аида? – Она зевнула.
– Эм… ничего, спасибо.
– Возьми, – вздохнул мужчина, чье имя я теперь узнала. – Чтобы успешно перейти границу, тебе нужно съесть что-то из нашего мира. Ты что, мифов не читала?
– Это в смысле зернышко граната?
– Граната нет, – ответила Клара. – Печенье будешь?
– Давайте. – Вздохнув, я махнула рукой. Они все сумасшедшие.
Мне выдали пачку самого простого галетного печенья – и Клара с тележкой покатились дальше. Я не удержалась и вплоть до момента, когда за ней закрылась дверь, пыталась рассмотреть что-нибудь в соседнем вагоне. Там тоже едут души?
На вкус печенье оказалось похожим на пенопласт. И я не для красного словца сравнила: в детстве я отгрызла целый кусок от пенопластовой упаковки телевизора. Пережевывала белые гранулы, пока не спохватился папа и не отвез меня в больницу. Нас оставили там на ночь, мне не разрешали есть, а есть хотелось со страшной силой, и папа придумывал игры, чтобы отвлечь меня от голода.
– Мое имя – Самаэль, – сказал мужчина.
Это нехорошо. Точно не к добру.
– Когда человек умирает, его душа попадает ко мне, и я решаю, как с ней поступить – это если вкратце. Хотя на самом деле ко мне попадают единицы, в основном этой работой занимаются другие.
– И почему я в числе этих единиц?
– Разумеется, потому что ты – избранная с уникальным даром. Существует пророчество, согласно которому от ужасного проклятия наш мир спасет юная девушка необычайной красоты и редкого ума. Хм… И правда, а что, собственно, ты тут делаешь?