Минный дрейф
Шрифт:
До обеда Дмитрий Анатольевич отлеживался на коротком диванчике, мучаясь от головной боли, после обеда ждал звонков «из органов», а к вечеру решил разобраться во всем сам. Заодно подлечить гудящую и больную голову. Чтобы не показываться в похмельном виде перед своими работниками, которых сам частенько любил ругнуть за пьянку, Дмитрий Анатольевич дождался, когда они сойдут со двора фермы, прихватил поллитровку из запасов водки, которую сулил за поимку сбежавших бобров, и двинулся к давно облюбованной им беседке на живописном берегу Тосны.
Будучи человеком, свято преданным науке и беззаветно верящим в торжество научно-технического прогресса, хозяин зверофермы тем не менее давно положил глаз на бывшую помещичью усадьбу, заброшенную еще со времен революции. По всей видимости, для властей она не представляла никакой культурной или исторической ценности, да и сама усадьба с прилегающими к ней хозяйственными постройками за прошедшие десятилетия обветшала до такой степени, что местные власти не утруждали себя возможностью использовать эти строения хотя бы под склады.
Вот тогда-то, года полтора назад, и созрел в голове Дмитрия Анатольевича честолюбивый план приватизировать эти развалины и воссоздать здание в первоначальном виде вместе с парковым ансамблем. И хоть идея эта сильно попахивала барскими замашками, о чем попервоначалу и судачили в окрестных деревнях, фермер не очень-то и прислушивался к общественному мнению, вкладывая в реставрацию всю душу и свято веря в то, что несет оторванному от цивилизации крестьянству зачатки культуры. Надо сказать, что за дело Дмитрий Анатольевич взялся с присущим ему рвением. В первый же год он пригласил из Санкт-Петербурга архитекторов и реставраторов, которые ползали вокруг усадьбы почти что все лето, а к сентябрю предоставили хозяину зверофермы приблизительную смету и уехали восвояси, предоставив Глазычеву расплачиваться за свое чудачество самостоятельно. Всю осень, зиму и весну Дмитрий Анатольевич пропадал в Северной столице, прицениваясь и подыскивая подходящих и не очень дорогих подрядчиков. И уже к началу нынешнего лета обветшалое помещичье здание покрылось лесами, и на новоявленной строительной площадке с понедельника по пятницу слышались бодрые крики рабочих, которые затихали только с наступлением выходных дней.
Весной этого же года предприимчивый хозяин фермы притащил из каких-то архивов план приусадебного парка и выгнал почти всех жителей поселков Никольское и Ульянка на платный субботник. Под чутким руководством Дмитрия Анатольевича, получив по двести рублей на нос, труженики села за два дня в точности воссоздали дореволюционную планировку, засадив парк почти двумя сотнями саженцев дубов, елей и кленовыми породами. Кроме того, в один из дней Глазычев нанял экскаватор и протянул через парк небольшое русло рукотворной речушки, озерцо и сложенный из ненужных камней грот. Впоследствии Дмитрий Анатольевич собирался выпустить в речушку несколько пар бобров со своей фермы, купить пару лебедей, а в отреставрированную усадьбу свезти купленную у питерских антикваров мебель и шедевры кисти прославленных русских мастеров живописи.
Новоявленный помещик собственноручно срубил себе уютную беседку, которая тут же в народе получила название «глазычевской», и по вечерам Дмитрий Анатольевич частенько просиживал в ней, с удовольствием наблюдая за работой строителей.
Сегодня же хозяин зверофермы направился к своему любимому детищу с другой целью. Войдя в творение рук своих, Дмитрий Анатольевич постелил на дощатый столик ярко иллюстрированный журнал, водрузил на него бутылку водки, хрустальный стакан, солонку с крупной, темной солью, порезал краснобокие помидоры, огурцы, хлеб и мечтательно уставился на закат.
Впрочем, розовым солнышком он любовался не долго. Во-первых, к вечеру после вчерашнего стресса и выпивки у него разболелась голова, а во-вторых, надо было привести в порядок мысли. Лекарство стояло прямо перед ним, и Дмитрий Анатольевич недолго думая откупорил пробку, щедро плеснул беленькой в стакан и с нескрываемым удовольствием выпил, закусив помидором, круто посыпанным солью. Не откладывая дела в долгий ящик, Глазычев налил себе еще полстакана и снова залпом выпил. Через несколько минут боль отпустила, в голове прояснилось, появилась легкость и способность соображать.
– Значит, так, – тихо произнес Дмитрий Анатольевич, любуясь из своей беседки поэтической красоты закатом. – Что мы имеем? А имеем мы то, что тебя, дорогой Дмитрий Анатольевич, обвинили в сумасшествии, белой горячке и еще невесть в чем, – обиженно пробормотал новоявленный помещик. Жениться Глазычев до сих пор не сподобился, и, кроме зверофермы, работы и банковского счета, у него ничего не было, как не было здесь и близких друзей-знакомых, с которыми можно было бы вот так запросто побеседовать на такую волнительную тему. Поэтому Дмитрий Анатольевич частенько пускался в беседы с самим собой, не усматривая в этом ничего дурного.
– Возможно, что так оно и есть на самом деле, – продолжал рассуждать хозяин зверофермы, – я не медик и по этой причине симптомов, понятное дело, знать не могу. Только возникает вопрос – с чего бы это? Алкоголь исключен, – уверенно убеждал себя Дмитрий Анатольевич. Выпивал он действительно раз в две-три недели, так что его никак нельзя было назвать не то что алкоголиком, а даже обычным выпивохой.
– Никаких нервных потрясений в последнее время у меня не было, если, конечно, не считать массовый побег бобров с фермы. Но от этого никак с ума не сходят, – соглашался с собой зверовод. – Так что, господа хорошие, как тут ни крути, а труп – был. Искать надо лучше, – посоветовал Дмитрий Анатольевич далекому участковому Михальчуку и снова на два пальца налил себе в стакан. – Труп, видите ли, он не обнаружил, – горячился Глазычев, ободренный уже почти половиной бутылки водки. – Так возьми да обнаружь! Какой, интересно, убийца оставит свою жертву плавать по реке? Кино хотя бы смотреть надо, профан, – издевался над правоохранительными органами раззадоренный Глазычев и вдруг замер, пораженный собственной догадкой: – Точно! Откуда убийца мог знать, что я сижу на берегу и поджидаю Свиристелкина? Не мог он этого знать. Никак. Факт. Всадил эту штуковину бедолаге в глаз и вытолкал его наружу. В пещере-то плыть с трупом неудобно! – Дмитрий Анатольевич возбужденно обсуждал открывшуюся его взору столь очевидную картину недавно произошедшего преступления: – Вот бандит его и пустил впереди себя. А тут я сиднем сижу у берега. Да еще с испугу заверещал что было мочи и побежал, дурак, – в этот раз хозяин зверофермы напустился с руганью на себя. – Сидел бы на месте, наверняка бы убийцу увидел. А так – пока я носился по полям, как подстреленный, бандит спокойно привязал к трупу камень или еще что тяжелое и отправил бедного Свиристелкина на дно. Нет трупа – нет убийства. А пока еще тело найдут… Да еще как раз в излучине. За ночь могло на добрых полкилометра отнести! – Пораженный столь очевидными фактами, Дмитрий Анатольевич замолчал, налил себе водки и взял в другую руку крупный пупырчатый огурец. – Завтра надо будет обязательно сказать об этом участковому, – отдал сам себе распоряжение Глазычев. – А лучше – сегодня, немедленно. Ишь ты, нашли мне сумасшедшего! Да сами вы придурки недалекие! – Хозяин зверофермы решительно опорожнил стакан и понял, что «немедленно» и «сегодня» у него вряд ли получится. Почти триста граммов выпитой водки дали-таки о себе знать. Вчерашние «старые дрожжи» с удовольствием приняли в свои ряды алкогольное пополнение, и Дмитрий Анатольевич, поборовшись еще несколько минут со ставшими вдруг непослушными собственными ногами, раздвинул руками остатки нехитрой снеди и, устало облокотившись на столешницу, провалился в глубокий сон.
Впрочем, спать ему пришлось не долго. Все-таки Санкт-Петербург находится не на широте Ялты, и если в южном городе в конце лета наступает «бархатный сезон», то в городе на Неве августовская жара никак не отражается на ночной температуре. Здесь днем может быть двадцать пять тепла, к вечеру температура способна опуститься до пятнадцати, а к ночи и вовсе ожидай похолодания. Так было и в этот вечер. Солнце еще не успело окончательно спрятаться за горизонт, как с близкой реки задул свежий прохладный бриз.
Подремав часика два-три, Дмитрий Анатольевич поежился и проснулся. Сумерки сгустились настолько, что с трудом можно было разглядеть стрелки циферблата.
– Однако, поздновато уже, – севшим голосом просипел хозяин зверофермы и решительно вылил почти весь остаток водки в стакан. – Ладно, к участковому завтра схожу, – решил Дмитрий Анатольевич, приподняв стакан. Но на сей раз выпить ему не удалось.
Почти все деревца, с такой любовью посаженные им несколько месяцев назад на месте заброшенного приусадебного парка, были сгрызены. Вверх карандашными остриями торчали лишь обглоданные пеньки.