Миноносец. ГРУ Петра Великого

Радов Константин М.

Я получил чин вице-губернатора и полновластно распоряжался в порученных мне провинциях, впрочем, население их почти исчерпывалось гарнизонами, только при Богородицкой крепости вырос небольшой посад. Мечта о сотнях тысяч земледельцев в черноземных степях не спешила исполняться. Русские законы и способы податного обложения были сему главной причиной.

Ладно еще, в ландмилицию дозволялось брать любых подходящих людей, с зачетом в рекруты. Этим мои полковники широко пользовались. Однако не всем суждено быть воинами, а простой поселянин не вправе законным образом поменять место жительства.

Мытарей ни в одной стране не любят. Люди малоприятные. Но такой

тупой и ленивой сволочи, как в России, больше не найти. Плательщик должен сидеть пожизненно и наследственно на одном месте, иначе они подати собрать не умеют. На что велика власть помещика над крепостными – самовольно перевести их в другое имение нельзя. Нужно позволение губернатора, а для вывоза в соседнюю губернию – езжай хлопотать в Петербург! Нет другого государства, которое бы так нуждалось в перемещении огромных масс населения на свободные земли, и ни одно не строит этому движению препятствий столь неперелазных! Был хаос, ослабела Москва после Смуты – вольные люди без спросу брали Азов у турок, в считаные десятилетия прошли всю Сибирь до Восточного океана. Устоялась власть, закрепил мужиков Земский собор, кинулись по всем дорогам помещики ловить разбегающуюся крещеную собственность – движение встречь солнцу иссякло и умерло от малокровия.

Сила государства, выливаясь в чрезмерную суровость к простому народу, оборачивается слабостью. Нечеловечески упорное пассивное сопротивление съедает девять десятых усилий государя и его приближенных, не исключая меня. Как увеличить отдачу на свои труды? В общем, понятно, что народ должен не только нести бремя завоеваний, но и видеть выгоды от них, однако в практическом смысле сия задача уподобляется квадратуре круга.

Два недоучившихся студента Киевской академии, изгнанные из аудиториумов один за пьянство, другой за нетвердость в вере, взяты были мною на службу и посланы перебирать пыльные столбцы московских архивов, выписывать и приводить в систему прежние указы. Заглядывали и в бумаги, писанные до Уложения, делая экстракты для меня. Странная и противуестественная получалась картина.

Больше ста лет назад важнейшая подать собиралась с возделанной земли, и даже учитывалось плодородие оной: еще не кадастр, но на пути к нему. Система вполне здравая, как во всех цивилизованных странах. Естественно, что платежи налагаются на источник дохода, который может быть отобран за неуплату и продан другому.

Через какое-то время после Смуты, при Михаиле Федоровиче, по непонятной причине учет пашни паханой отставлен и те же денежные суммы разбросаны на крестьян просто по числу дворов. Некая примитивная логика в этом есть: двор – рабочая единица. Вот только сгонять крестьянскую семью со двора – никакого смысла, остается наказывать недоимщиков на теле.

Ничего не зная определенно, могу лишь предполагать: старые подьячие, опытные в делах, не пережили лихих времен, а лишенное наставников юное поколение, пытаясь им подражать, только портило дело. Систему податей пришлось упрощать, подгоняя под умственный уровень служителей государства.

Простому решению нашелся столь же простой ответ со стороны крестьян. Бог весть, сколько народу набивалось в каждый жилой двор, когда приходили их считать. Другие показывали пустыми. Сей очевидный изъян побудил некоторых приближенных царских рекомендовать переход к капитации, сиречь поголовному обложению – подобно джизье, возложенной турками на покоренных христиан. Или еще татары в давние времена по такому же принципу облагали данью завоеванных русских.

Петр не стремился ни в чем подражать правителям Орды или царю Михаилу.

Скорее наоборот. Друзья и враги считали, что он разрушает дедовские обычаи. И правда – пристрастие царя ко всему европейскому доходило до мелочей. Однако в некоторых фундаментальных аспектах он решительно двинулся не вослед цивилизованному миру, а в противоположном направлении. По ложному пути, я полагаю. Привязка податей к лицу, а не к имуществу содействует превращению лица в имущество. Чиновники всемерно стараются сделать его недвижимым: так проще учитывать и облагать.

Из-за выстроенного модными архитекторами петербургского фасада поныне глядит на Европу, стращая диким и допотопным обличьем, Великое княжество Московское – ордынского гнезда кукушонок.

Глава 5. Железо и золото

Ослизлый форштевень выскальзывает из рук. Живот и ноги расцарапаны в кровь о створки мелких мидий, приросших к потемневшему дереву. Морская соль щиплет раны, но если б не проклятые моллюски – меня бы смыло. Огромный корабль тихо скользит по едва дышащему морю в лунном свете. Прямо надо мной черная дыра гальюна с отвратительными потеками, а запрокинув голову, можно увидеть золоченую фигуру наяды. Торчат налитые груди, каждая с хороший пивной бочонок. Руки, любому богатырю на зависть, поддерживают исполинское бревно бушприта. Круглые глаза равнодушно пялятся за горизонт. На какую погибель ты меня влечешь, морская дева? Вцепившись в форштевень, как обезьяний детеныш в материнское брюхо, неужели я сумею изменить курс? Что за нелепая идея для одинокого пловца – повернуть линейный корабль?! Надо забираться наверх, поближе к рулевому! Окончательно сдирая кожу об острые ракушки, соскальзываю вдоль борта к корме, хватаюсь за свисающую веревку и лезу, скрипя зубами от напряжения. Распахнутый пушечный порт совсем близко…

– Бе-е-е-е-е!!!

С напористым блеянием из темного квадрата прямо на меня высовывается жуткая рогатая морда – руки сами разжимаются, я с криком лечу кувырком в бездну…

– Господин генерал, изволили звать?

Приснится же такое! Вместо корабля подо мной обычная складная кровать, и даже с нее не падал…

– Что там случилось?!

– Бараны, ваше сиятельство!

– С ума спрыгнул? Какие бараны?!

– Гишпанские! По указу Великого Государя!

Помотав головой, как отгоняющая оводов лошадь, сажусь на постели и просыпаюсь окончательно.

– Умываться подавай!

Еще один вице-губернаторский день начался.

Тонкорунные испанские мериносы – новая затея Петра. До войны короли дома Габсбургов под смертной казнью запрещали их вывоз в другие страны. Теперь это потеряло смысл: коварные иностранцы, пользуясь хаосом, успели похитить достаточное число благородных скотов, чтобы разводить у себя. Воцарившиеся в Испании Бурбоны более не препятствовали сей торговле, однако после путешествия барашков морем в Петербург и пешком через всю Россию кучерявое руно явственно отливало золотом. Не то что покупать – даром брать их в хозяйство никто не хотел:

– Ну как сдохнет?! Не расплатиться же: он стоит как три семьи крестьян! Да небось гордый? Захочет ли наших овец крыть?!

После бесплодных уговоров драгоценных животных раздали украинским помещикам принудительно, несколько голов разнарядили и в Богородицк. Адриан Никитич скептически покачал головой:

– Не будет толку. Копыта слабоваты траву из-под снега выбивать. А туша большая. Нежные они выйдут, против татарской породы.

– Ты что, Никитич, зимой пасти собрался? В хлев его, да сена бросить!