Минотавр
Шрифт:
Едва удерживаясь от того, чтобы всех расталкивать, пробираюсь в узкое пространство между телами слева.
– А что, собственно, изображено на этой картине? – спросил кто-то.
– О, это весьма прорывной эксперимент одной любознательной дамы в области селекции… Вы, наверное, слышали про такое мифическое чудовище, как минотавр.
– Людоед с головой быка, живший в лабиринте.
Пальцы, бывавшие в моей жене, вновь щелкнули.
– Совершенно верно!
У меня внутри словно выбило искру. Креветка сраная, достал уже
– Но мало кто знает, как минотавр появился, – продолжает Лекс. – Жена царя Миноса воспылала страстью к быку, и по ее просьбе один талантливый инженер изготовил пустотелую деревянную корову. Забравшись в нее, царица привлекла быка, и… можно догадаться, что было дальше. И кто потом родился.
Публика ожила в обсуждении пикантных деталей античного сюжета. Под шумок я выбрался из основной массы, примкнул к первому ряду с края.
Если Лекс повернет голову влево, увидит меня… Но к нему с другой стороны подскочила симпатичная кудрявая блондинка, наверное, студентка, чем-то похожая на Свету, и они шепчутся.
Я прислонил к стене чехол. Стянул со спины рюкзак, тот опустился на пол. Кулак вылез из кармана не пустой. Сердце колотится возбужденно, подушечка большого пальца массирует взмокшую кнопку на рукоятке, словно клитор.
– Вот это понимаю, культура! – заголосил пьяный бугай в шляпе. – Не то, что щас. Гомосеки, зоофилы, детская порнуха… Куда ни плюнь, одни извращенцы! Далеко нам до высоких древнегреческих нравов.
– Бедный царь, – тихо проговорил кто-то. – Хреново ему, наверно, было, когда узнал…
– Да олень этот царь! – заорал пьяный еще громче. – Надо было рогатого выродка придушить вместе с мамашей, а он ему еще и коттедж отгрохал. И девок ему таскал до конца жизни.
– Замолкни, упырь! – вдруг разродилась беременная. – Чужих детей не бывает! Отец не тот, кто родил, а тот, кто воспитал. А царь настоящий мужчина, все понял и простил. У царя дел по горло. Ну заскучала женщина без мужского внимания. Она ведь женщина! Поддалась слабости, с кем не бывает…
Погладила пузо, розовый маникюр нырнул в вырез на груди. Обтянутый синтетикой пудинг колыхался, пока будущая мать поправляла чашечку бюстгальтера.
– Верно, козлик?
Пихнула локтем сгорбившегося кавалера, тот пошатнулся, сумка чуть не выпала, он словно вышел из транса.
– Ты права, зайка! Как всегда…
Вытер платком пот со лба, покосился «зайке» на грудь, облизал губы. Взгляд опустился ей на живот, и эти же губы сжались в злую нитку. Чуют, скоро их будут допускать до заветных сосков в сто раз реже, чем этого мелкого в животе…
Зачем я отвлекаюсь? Вот же он. В трех шагах от меня.
Тот, кто заслуживает самого острого внимания. Шепчет что-то кудрявой блондинке прямо на ухо, а та смеется, поправляет локон…
Неужели страшно? Брось, Артур! Терять нечего. Самое дорогое, что было, отнял этот хвостатый ублюдок. А он любит только себя.
Один удар! Ну же…
Женщины с улыбками смотрят на его лицо, фигуру, быть может, на манеру одеваться, но готов спорить, никто, кроме меня, не смотрит с таким вожделением на его горло. Как вампир! Кадык играет, пока его хозяин заливает в ухо блондинке тот же дурман, которым была отравлена Света. Натягиваются мышцы шеи, по артериям бежит кровь…
Я представил, как кровь хлещет тугим фонтаном из разреза на горле, Лекс душит себя обеими клешнями, но кровь сквозь пальцы все равно сочится, бордовые ручьи оскверняют белизну рубашки, пачкают стильный жилет. Нелепое падение, ходули в брюках продолжают дрыгаться, размазывать по полу краску…
О да!
Палец нажал кнопку, и в кулаке прозвучал долгожданный импульс. Я коснулся взглядом зеркальной грани клинка.
В воображении визг разбегающихся баб… выпученные глаза Лекса. Непременно сниму капюшон и очки. Пусть видит. Пусть захлебывается, тварь, и помнит, за что! Мат мужчин, меня валят на пол, но все равно вижу в его глазах ужас, он хрипит, лопаются пузыри на губах. Менты, «скорая», ОМОН, тараканья суета…
Шаг вперед.
Наручники, дубинки, пропахший мочой кузов. Тусклая настольная лампа в комнате допроса, здоровенная мохнатая обезьяна в полицейской форме, кастет в лицо, сапоги по ребрам и животу, хруст костей, во рту горячие леденцы выбитых зубов со вкусом металла, забитая кровавыми соплями носоглотка…
Я вздрогнул от звона сигнализации, нож замер, едва успев дернуться.
Народ загалдел:
– Это что, ограбление?
– Горим!
Поддавшись панике, я сунул нож в карман, и голова растерянно завертелась, как и другие головы.
Лекс развернулся к группе, руки плавно в стороны, как у дирижера.
– Спокойно, дамы и господа. Учебная пожарная тревога. Прошу прощения, но от комиссий и проверок не спрятаться даже в мифах Древней Греции. Без паники, дружно следуем за мной к выходу.
Он еще в зоне досягаемости, но я уже не смогу. Пальцы поддели ручку чехла и лямку рюкзака, я поспешил затеряться в толпе. Меня штормит как подвыпившего. Чертова сигнализация продолжает выть, и на этот вой ложатся кадры из одуревшей головы: допрос, побои, камера, лысые орки в наколках, меня держат всей хатой, пока главный долбит в зад…
На улице я отделился от группы, и меня спрятала колонна. Прислонившись к ней лбом, пыхчу, как с пробежки. Волосы мокрые, лицо горит, хочется просто лечь на холодные ступени и опустить веки.
Пот заливает глаза, пришлось снять очки, протереть, но свет резанул по глазным нервам, я зажмурился и стиснул зубы. Кисть трясется, ищет в кармане флакончик с каплями…
Окончив процедуру, я вернул очки на переносицу.
На пути к автобусной остановке стараюсь себя убедить, что ничего не было. И продолжаю убеждать в дверях автобуса.